Немало литературных произведений обязано своим успехом убожеству мыслей автора, ибо оно сродни убожеству мыслей публики.
Писатель находится в ситуации его эпохи: каждое слово имеет отзвук, каждое молчание — тоже.
Немало литературных произведений обязано своим успехом убожеству мыслей автора, ибо оно сродни убожеству мыслей публики.
Писатель находится в ситуации его эпохи: каждое слово имеет отзвук, каждое молчание — тоже.
— Я же принёс тебе мою новую книжку. Она всё-таки вышла. Впрочем, это слишком сильно сказано — книжку, так – книжечка: пять рассказов и повесть...
— Господи, какая ж она тоненькая! Господи...
— Вся наша жизнь, милая...
— Наша?
— Нет, милая, конечно, нет... Тут другие... Не мы, конечно. Другие лица... Другие судьбы...
Эйда, пожалуйста, поддержи меня ещё раз. Чтобы книга не рассыпалась, ей нужен переплёт.
Разве можно придумать объект совершеннее, чем бумажная книга? Все эти кусочки бумаги — такие разные, гладкие или шершавые, под кончиками твоих пальцев. Край страницы, прижатый большим пальцем, когда так не терпится перейти к новой главе. То, как твоя закладка — причудливая, скромная, картонка, конфетный фантик — движется сквозь толщу повествования, отмечая, насколько ты преуспел, дальше и дальше всякий раз, когда закрываешь книгу.
Если вы любите писателя, не упускайте возможности познакомиться с его письмами и дневниками, с каждой строчкой, вышедшей из-под его пера, это позволит вам лучше, глубже понять его, человека и друга, которого вы уже узнали и полюбили по его книгам.
Мне всегда казалось, что литература — это такой боулинг, в котором главная задача писателя сбивать кегли с помощью текста. То есть, текст — шар, но кегель — не десять. Их число стремится к бесконечности, подразумевая бессмертие и бесконечность человеческих душ. Чем больше кеглей грохнется и чем больше они грохнут соседних душ — чем лучше. Главное — бросать. И надеяться. И стараться бросать точнее, а не сильнее. Потому что души готовы падать. Им главное, — ощутить удар шара. А сила — не имеет значения. Тем более, что слабые души будут падать не от шара, а от соседней кегли. А совсем слабые души вообще упадут не от удара, а от одного его звука. Но цель писателя — не страйк. Потому что души — не кегли. Цель писателя — чтобы души поднимались после удара. Поднимались обновленные. С памятью о прошедшем ударе. С его опытом. И чтоб они больше так легко не падали.