Филиппок

— Я думаю, что если бы кому-нибудь из нас удалось честно написать хотя бы тысячную долю того, что мы видели на нашем веку, это была бы великая книга.

— Врете вы всё. Вы о Зиночке думаете...

— Да-да, о ней тоже, конечно. Это всё вместе.

Я вдруг отогрелся возле вас... Это чудо. Это судьба. Ночь, ледяной город, и вот встретились два одиноких сердца...

— А кем бы ты хотел быть?

— Это серьёзный вопрос, дай подумать... Скорее всего я хочу быть тем, кто я есть, но только гораздо лучше.

— Знаешь, я тебя очень люблю, Филиппок.

— Правда? Ты даже не представляешь, Васька, как это хорошо.

Я вдруг отогрелся возле вас... Это чудо. Это судьба. Ночь, ледяной город, и вот встретились два одиноких сердца...

— А кем бы ты хотел быть?

— Это серьёзный вопрос, дай подумать... Скорее всего я хочу быть тем, кто я есть, но только гораздо лучше.

— Знаешь, я тебя очень люблю, Филиппок.

— Правда? Ты даже не представляешь, Васька, как это хорошо.

— Я же принёс тебе мою новую книжку. Она всё-таки вышла. Впрочем, это слишком сильно сказано — книжку, так – книжечка: пять рассказов и повесть...

— Господи, какая ж она тоненькая! Господи...

— Вся наша жизнь, милая...

— Наша?

— Нет, милая, конечно, нет... Тут другие... Не мы, конечно. Другие лица... Другие судьбы...

Дорогая моя, любимая, единственная!

Всё, что я написал, задумал, выполнил в моей долгой работе — всё это ты, всё это для тебя. Твои мысли, воля, настойчивость, побуждавшие меня к труду. Я хочу ещё раз сказать тебе, как безгранично моё уважение к тебе, столько сделавшей для меня. И теперь, когда всё подходит к концу, когда осталось совсем мало времени, чтобы жить, дышать, ходить, ссориться, — я люблю тебя так же, как в те далёкие годы, когда всё началось, и ты пустилась в путь с таким утлым мужем, как я. Жизнь штука замысловатая, но мы прожили её вместе со всеми. Бедовали вместе, радовались вместе, и ничем никогда не поступились перед совестью. Я хочу, чтоб это знали все.

Целую тебя, моя ненаглядная.