Вся душа промокла, будто восемь шуб.
Открываю окна, выпускаю шум.
Верю, обойдется и переболит
Все, что полыхает и горит.
Вся душа промокла, будто восемь шуб.
Открываю окна, выпускаю шум.
Верю, обойдется и переболит
Все, что полыхает и горит.
Депрессия — это состояние,
когда очень хочется отвести душу,
но куда бы ты ее ни отводил, ей все не нравится.
— Ручной труд дает душе покой, — рассеянно отозвался отец.
Сет слышал это уже много-много раз.
Однако, покой в душе, похоже, приносил не столько ручной труд, сколько антидепрессанты, на которых отец сидел.
Одна была вполне довольной жизнью девушкой. Время не текло сквозь пальцы, она как-то осмысленно жила. Пока не случились встречи – одна, другая. Она была разбита.
Голос шептал ей: ты несовершенна, уничтожь это несовершенство.
Она рассматривала свои руки и с трудом удерживалась, чтобы не полоснуть по ним лезвием, но не выносила вида крови и не могла терпеть боль.
Хотят, о скорбь моя, чтоб я совлёк
С тебя покров природной красоты,
Чтобы подстриг я чувства, как кусты,
И плакал только в кружевной платок.
Душа не делит сцену и кулисы,
Румянами не скрашивает грусть
И, падая, не помнит о прическе.
Ничто не изнуряет тело и душу людей так, как изнуряют тоскливые думы. И ослабли люди от дум...
Я не слышу себя, я не верю ему,
Я не верю теперь никому.
Я хочу убежать и на остров уплыть,
Там я буду одна, я смогу всё забыть...
— Скарлетт, вы ничуть, ничуть не изменились с того самого дня, когда был пикник у нас в Двенадцати Дубах. Помню, как вы сидели в окружении молодых людей.
— Той наивной Скарлетт больше нет. И все сложилось не так, как мы рассчитывали, Эшли, совсем не так.
— С той поры мы проделали долгий путь, верно, Скарлетт. О, беспечные деньки... теплые летние сумерки, женские смех, тихие песни негров и уверенность, что это золотое время вечно.
— Нельзя все время оглядываться и жить воспоминаниями, Эшли. От этого душа стонет... и идти вперед невозможно.
Капли на лице — это просто дождь, а может плачу это я.
Дождь очистил все, и душа захлюпав, и вдруг размокла у меня.