Уильям Батлер Йейтс

Другие цитаты по теме

Мерцанье звёзд блуждающей Медведицы

Не думал я вновь созерцать, как прежде,

Из сада позади отцова дома

Иль из окна беседовать с созвездьем

О годах детства, шалостях невинных,

Которым вскоре наступил конец.

О сколько образов и странных мыслей

Вы, звёзды, некогда во мне будили!

Как я любил в саду по вечерам

Сидеть на дёрне, созерцая небо,

И слушать кваканье ночной лягушки.

А над оградой сада светлячок

Парил в тиши, и дуновенье ветра

Распространяло аромат аллей,

Благоуханье стройных кипарисов,

Темнеющих у самой кромки леса.

Всё-таки утро прекрасно, оно не безжалостно, как ночь, заставляющая вспоминать то, что хочешь забыть.

Когда настала ночь, была мне милость

Дарована, алтарные врата

Отворены, и в темноте светилась

И медленно клонилась нагота,

И, просыпаясь: «Будь благословенна!» -

Я говорил и знал, что дерзновенно

Моё благословенье: ты спала,

И тронуть веки синевой вселенной

К тебе сирень тянулась со стола,

И синевою тронутые веки

Спокойны были, и рука тепла.

А в хрустале пульсировали реки,

Дымились горы, брезжили моря,

И ты держала сферу на ладони

Хрустальную, и ты спала на троне,

И — боже правый! — ты была моя.

Эта ночь заставляла меня гореть и сгорать дотла, изнемогая от собственной страсти, и воспоминаний о нем.

Сумерки.

Закат догорел.

Скоро взойдет луна.

Бледно-зелёный свет фонарей.

Музыка из окна.

Женские пальцы.

Седой рояль.

Клавиш точёных ряд.

Радость, страдание и печаль -

Тёплой волною — в сад.

Полные тайной боли глаза.

Тканей голубизна.

В бледно-зелёные небеса

Тихо идет луна.

Каждую ночь она засыпает одна. И лежа в кровати, обняв тонкой рукой подушку, она смотрит в окно, за которым падают листья на мокрый асфальт. Они падают бесшумно, но она слышит каждый удар листа о землю. Может быть, это удары её собственного сердца. И листопад превращается в странные, страшные часы, отчитывающее её время, её дыхание, и тьма за окном всё плотнее, и мир всё меньше, он становится крошечным, сжимаясь до размеров зрачка, он становится тесным, душным, а её сердце в нём — огромным, разрывая пространство, достигая мечтами самых дальних миров, оно стучит всё быстрее, всё более жадно глотает чужое тепло, всё отчаяннее ищет кого-то на тонущих в свете фонарей улицах городов, на тёмных тропинках забытых богом лесов, в гулкой пустоте степей и на томных влажных пляжах... А вокруг всё быстрее падают листья, падают стены, падают звёзды, падает небо...

Ей не хватало разнообразия и оттенков вкуса, к которым она привыкла в других городах; она скучала по мягкому сладковатому кофе с ванилью в парижских кафе, по густому ореховому напитку в шумных кафе Нью-Йорка, по изысканному бархатистому шедевру в Милане и по ее любимому мокко с кокосом, который мгновенно переносил ее со скамейки центрального парка в шезлонг на берегу Карибского моря.

Женщина яблоко ела.

Летело над крышами время.

Весна на ногах своих длинных

бежала, смеясь, как девчонка.

Женщина яблоко ела.

У ног её море рождалось.

Солнце её золотило,

заставляя светиться тело.

От волос её воздух струился.

А земля была — зелень и розы.

Синевы победное знамя

против смерти весна поднимала.

Женщина яблоко ела.

Весна величавым жестом

раскрывала ладонь: кружились

в лазури цветы и рыбы.

Ревел, подбираясь ближе

в венке из лимонных листьев,

ветер быком незримым.

Мирт пылал, как белое пламя.

И южное море сияло,

словно лицо любимой.

Женщина яблоко ела.

Мерцали звезды Гомера.

Летело над крышами время.

Резвились в воде дельфины.

Женщина яблоко ела.

Женщина – это лира, дарящая свои тайны тому, кто может играть.

Детство, снег; тихое медленное погруженье

в явь, в обратную перспективу духа.

За бессчетными ступенями открывается вдруг

иное пространство. А не попытаться ли снова

ад укротить, расквитаться с разочарованьем?