Жак Превер

Он страшен,

стук этот слабый, когда разбивают о стойку крутое яйцо;

он страшен, если всплывает

в памяти человека, которому голод сводит лицо;

и страшна голова человека,

которому голод сводит лицо,

когда человек, в шесть утра подойдя к магазину,

глядит на витрину

и налиты ноги его свинцом.

Он видит голову цвета пыли,

но он рассматривает совсем не ее,

ему наплевать на свое отражение,

которое появилось на стекле витрины,

он думает не о нем,

в его воображении —

голова другая, совсем другая:

ему мерещится голова телячья,

голова телячья с острой приправой

или голова все равно какая,

лишь бы она съедобной была.

У человека шевелится челюсть

совсем тихонько,

совсем тихонько,

и он тихонько скрежещет зубами,

потому что весь мир смеется над ним,

а он бессилен перед этим миром,

и он начинает считать на пальцах —

один, два, три,

один, два, три,

три дня без еды, три дня без еды,

и все три дня он твердил напрасно:

«Так продолжаться больше не может»;

но это продолжается

три дня,

три ночи,

совсем без еды…