Анна Михайловна Островская

День сер, а вечер – просто полный мрак…

И под ногами месиво и лужи.

Как будто Город скинул чёрный фрак,

Залез в постель – лежит, совсем простужен,

И носом хлюпает, и пьёт горячий чай,

Пытается под одеялом греться.

Ему вдруг грустно станет невзначай,

Задёргает вдруг каменное сердце.

0.00

Другие цитаты по теме

Спустя много лет я открою блокнот с исчерканными страницами,

и из него рекой прольётся всё то, что я чувствовала к тебе.

Здесь живут мои не улетевшие на волю нежные птицы –

всё то, что не было принято, не было угодно судьбе.

Спустя много лет уже не надо будет смиренно казаться

просто другом. Бессмысленно станет увиливать, прятать чувство спешить.

А любить – это по-прежнему будет значить касаться

пальцами – тела, строками – родной, вдохновлённой души.

Ну, а пока блокноты в столе, а у нас в перспективе – годы.

Много напишется. Много ещё наколдуется нежных птиц.

И наблюдает за нами, пока несбывшимися, с небосвода

Бог и огромный круг любимых и любящих лиц.

— Он не идеален, Андрюша, — сказала она. – Может, поэтому его так все любят? Тебе тоже стоило бы отвлечься от работы. И от меня. Давно пора. Натвори что-нибудь. Съезди в отпуск. Отправляйся в путешествие. Ты сидишь в серверной и работаешь с утра и до вечера. Вечером ты приходишь домой и даже не замечаешь, что мы не очень-то подходим друг другу.

— Мы подходим друг другу, София! Когда же и ты наконец это поймешь! Я жду этого столько лет!

— Ты ведь сам советовал мне не проводить всю жизнь в ожидании.

Не хочу ни о чём писать.

Надоели слова, слова…

Так устала полвека ждать,

пока жизнь мне отдаст тебя.

Ухожу в молчаливый путь.

Буду слушать, смотреть, дышать.

Если мне тебя не вернуть,

то, выходит, нет смысла звать.

Дождь делает контуры размытыми. Нет больше четких теней и границ между пешеходами и их отражениями в лужах.

Блуждая средь высоких целей,

В попытке переспорить жизнь,

Мы, словно белки в карусели,

Бежим и видим миражи...

А жизнь проста. Она уходит,

Сквозь пальцы тихо, как песок...

А у судьбы меж тем выходит

На спицах шерстяной носок.

Все мы уйдём: и ты, мой друг, и я,

И смоет время наши города,

И вновь вздохнет и повернёт планета,

Цивилизации стряхнув, как будто цепи.

Всё, что любили мы, уйдёт в песок,

Утихнет эхо наших голосов,

И только Сфинкс, по-прежнему безмолвный,

Останется стеречь свои секреты.

По-прежнему садиться будет солнце

За острые вершины пирамид,

По-прежнему на небе будут звёзды,

И солнце блеск и славу сохранит,

Таким же будет океан бездонным...

Но в этом мире нас уже не будет.

И в новый круг история умчится.

Другие сказки сложат снова люди,

Вновь зиму назовут зимой, а лето летом.

Вновь будут воевать, любить, учиться,

И снова вырастут повсюду города...

А мы уйдем, неведомо куда.

Брось эти глупости, и это переживём!

Расточительство – тратить себя на кого попало,

Я укрываюсь грёз своих покрывалом,

И наконец-то иду гулять под дождём.

Любовь, достигая конца, оцарапать спешит.

Согрев поначалу, в финале до пепла сжигает.

А дружба из пепла тебя собирает и вмиг

по капле тепло и доверие вдруг возвращает.

Без пуха и перьев саднит поначалу спина,

уже не летается, небо предательски манит.

Но в дружбе с годами тебе возвратится сполна

и счастье, и смех, и глубокая нежность земная.

И, знаешь, бывает… из дружбы родится на свет

любовь без печали. Без боли. Другая. Простая.

И вдруг осознаешь: из прожитых дружеских лет

вся жизнь, как в апреле цветы, через снег прорастает.

Я, знаешь, устала быть тобой не любимой.

Устала думать, что я вообще любви не достойна.

Устала плакать, ждать, что придёшь, обнимешь.

Любви не хочешь? Забудь! И живи спокойно.

Они все молчат… Всё взваливают на свои плечи. Тащат на себе и материнские, и отцовские обязанности. Становятся жестче. Становятся очень избирательны в общении. Становятся внутренне сильнее и более независимыми. Со стороны, наверное, кажется, что стали резче и злее... Что говорит на это общество? «Она сама такая жесткая, как мужик, поэтому муж и ушел! Так ей и надо!». Никто уж и не вспомнит, что десять лет назад она была тонкой и ранимой, женственной и милой. Той женщины уже нет… Беда? А сколько их ломается и погибает в пути?