Мигель Грейс. Последняя осень Флойда Джеллиса

... но, если говорить с глазу на глаз, Художниками рождаются. Это дело в твоем мышлении; в том, как ты разглядел в стволе яблони — горгулий… как разложил ничем не приметную историю зажравшимся донаторам; смена взглядов, отрицание, ведущее к вере, — от мозга до тазобедренных костей. Это когда твои постоянные сопоставления врастают в нервный тик. И если тебе нужно лето, чтобы бежать по полю реактивным самолетом, а зимний вечер — для дневника и сигареты, мысли вслух — уже не идиотизм, а любовь — культовый брелок на твоих ключах, то ты Художник. И единственное, что тебе осталось, — научиться рисовать. Хотя это все можно опровергнуть или вовсе не читать.

0.00

Другие цитаты по теме

Мы бы только добились новой дурацкой революции. А значит, снова погибли бы люди, и непрерывная цепь продолжит быть непрерывной. Нет, мне непонятна политика и повернутые на ней люди, клянусь. Отдать жизнь за ноты, написанные от руки, за альбом с детскими рисунками и за бога в своей грудной клетке, но никак не за жирного, потного упыря в отглаженном костюме. Тупая жажда какой-то победы. Про нее даже говорить лень, еще хуже раздумывать и взвешивать… … К чему эта победа.

И мы заулыбались. Так улыбаются не то чтобы влюблённые, а скорее «не отрицающие существование любви».

У нас ничто не делилось на настоящее и вымышленное, всё было фантастически цельным, и Я был уверен, что, если жизнь — всего лишь кино, мы — самые главные его герои.

Только сейчас вдруг дошло, что через полторы недели настанет весна. А к весне всегда все неимоверно сказочно, это можете спросить у любого шизофреника.

Порой думаешь, что без тебя и мир не тот, а стоит откинуться, как кто-то непременно станет целоваться на закате с вдумчивой мулаткой или рубиться в покер, смеясь как одержимый.

Вот уж гнусность.

Я не атеист, скорее наоборот. Просто сужу по себе. Если бы Я помер, то точно бы не сидел возле родственников, что меня оплакивают.

Скорее всего, Я бы пошел в какой-нибудь пустой дом и завывал там. Все призраки примерно так и поступают.

Именно тогда Я и понял, что все влюблённо-брошенные ужасаются не одиночества, а приобретённого количества времени, о существовании которого никто ранее не подозревал.

И вроде как вырванные листы прошлогодних календарей стелились мне под ноги.

И в моем маленьком городе с каждым шагом становилось все меньше неузнанных мест.

И сплошная абстракция, что ни делай повествующий, размывает и размывается.

Пришлось снова остановиться.

Я сказал себе: «Эй, почему так сложно идти вперед, если ты уже в самом конце?» — и, оглядевшись по сторонам, сам же себе и ответил:»Что же ты хотел... ведь так всегда».

Надо бы годам к пятидесяти написать книгу во спасение всех людей. Хотя это заведомо дебильная затея, и на меня потом повесят всех собак, а может, даже и распнут.