Алексей Матов — Полверсты огня и смерти

Полверсты огня и смерти.

В серых маленьких конвертах, разлетятся похоронки.

Грусть тоску приумножать, но приказ поставлен ставкой.

Кто-то молится, украдкой, кто-то молча стиснул зубы,

Кто-то вспомнил чью-то мать.

0.00

Другие цитаты по теме

Ты идешь не касаясь, за тобою я следом,

по заваленным пеплом, по засыпанным снегом,

По окрашенным окнам, по заросшим курганам,

Ты в глазах с чистой правдой, я с ножом и наганом.

Так причеши мои мысли, залечи мои раны,

Схорони, да подальше.

Где меня не достанут, где меня не догонят,

Где меня не узнают, где родное такое.

Там, где черти не знают.

Кто-то в черном нам играет на трубе...

Ты сестра мне, да только брат ли я тебе?

Не сын был мне нужен. Солдат, воин. Я думал, что им станет Джонатан, однако в нем осталось слишком много от демона. Он рос жестоким, неуправляемым, непредсказуемым. Ему с самого детства недоставало терпения и участия, чтобы следовать за мной и вести Конклав по намеченному пути. Тогда я повторил эксперимент на тебе. И снова неудача. Ты родился слишком нежным, не в меру сострадательным. Чувствовал боль других как свою собственную. Ревел, когда умирали твои питомцы. Пойми, сын мой… я любил тебя за эти качества, и они же сделали тебя ненужным.

Всё можно забыть. Всё, кроме сознания утраченной чести и жажды мщения.

— Воины по-другому смотрят на оружие, чем обычные люди. Нам ли, японцам, этого не знать, с нашим культом самурайских мечей? Велика ли разница между катаной, назначение которой — отрубать головы, и ядерным зарядом? Только в масштабе, но их суть близка. И в ней есть инь и янь, черное и белое; и то, и другое можно использовать и для чудовищных злодейств, и для великих подвигов. Иван-сан вовсе не склонен к самоубийству, как и Алёна-тян я знаю.

Если он считает, что это оружие можно пустить в ход против террористов, я склонна ему доверять. Жаль, что в прошлой жизни я не успела узнать о ядерных зарядах побольше — так же, как и про автомат Калашникова. Как видишь, это намного более полезные знания для выживания, чем многое из того, что нам запихивали в головы в школе.

— Думаешь, эта философия может успокоить?

— Почему бы и нет? За фазой отрицания все равно придет этап принятия неизбежного. Если хочешь, скажу совершенно откровенно: идея наказать мерзавцев и садистов самым зверским оружием мне очень и очень импонирует.

— Ты страшная женщина!

— Нет. Я самурай! Как и Иван — сан, и Алёна — тян и даже Тун-Тин — мы воины...

Преследование делает и мудрого безумным.

Причеши мои мысли, залечи мои раны,

Ледяными руками, да водою из крана,

Ставь медовую брагу, жди с подарками в гости,

Почивать в мать сырую, положи мои кости.

— Полжизни прошло, а мне нечем похвастаться. Нечем. Я словно отпечаток большого пальца на окне небоскреба. Я — пятно дерьма

на куске туалетной бумаги, которую вынесло в море вместе с миллионами тонн сточных вод.

— Видишь? Послушай, как ты выразил свою мысль. Как красиво и образно. 'Пятно дерьма, которое вынесло в море'. Я бы никогда так не написал.

— Да, я бы тоже. Кажется, это Буковски.

Дик высунулся из окошка, но никого не увидел; судя по мелодии, это было религиозное песнопение, и ему, в его душевной опустошённости и усталости, захотелось, чтобы поющие помолились и за него — но о чём, он не знал, разве только о том, чтобы не затопила его с каждым днём нарастающая тоска.

— Простите... Я немного увлечен... Но быть осмеянным?

— Но в чём?

— В моей любви.

— Но кем же?

— Вами. Ведь я же не слова... я то, что за словами... Всё то, чем дышится... бросаю наобум... Куда-то в сумрак... в ночь...

Поговори со мною, Ольга,

О том как дети растут

Скоро будет зима,

А ты останешься тут.

И на ёлках всё те же игрушки,

Что в прошлом году...