Ах, сердце, отстрадав, как этот луг, увяло.
Огнём прекрасных чувств оно тебя питало,
Когда я молод был и был тобой любим.
Хоть по своей вине оно преступным стало,
Хоть много мучилось, принадлежа другим,
Не презирай его — ведь ты владела им.
Ах, сердце, отстрадав, как этот луг, увяло.
Огнём прекрасных чувств оно тебя питало,
Когда я молод был и был тобой любим.
Хоть по своей вине оно преступным стало,
Хоть много мучилось, принадлежа другим,
Не презирай его — ведь ты владела им.
Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.
Боевые лошади
Уносили нас,
На широкой площади
Убивали нас.
Но в крови горячечной
Подымались мы,
Но глаза незрячие
Открывали мы.
Возникай содружество
Ворона с бойцом,-
Укрепляйся мужество
Сталью и свинцом.
Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.
Боевые лошади
Уносили нас,
На широкой площади
Убивали нас.
Но в крови горячечной
Подымались мы,
Но глаза незрячие
Открывали мы.
Возникай содружество
Ворона с бойцом,-
Укрепляйся мужество
Сталью и свинцом.
Жаркое, трепетное, доверчивое… У нее это – первое в жизни чувство. И, наверное, последнее. Больше никогда и никого она так не сможет любить. Сильнее – возможно... Но вот ИМЕННО ТАК – нет!
В ящик заброшены книжки — не до них мне опять,
Ждет у подъезда мальчишка,
Может, я смелая слишком,
Что разрешила себя поцеловать.
Школьная пора, и при всякой погоде
Пропадали пропадом мы во дворах,
Через года слышу мамин я голос -
Значит мне домой возвращаться пора.
Ей две тысячи лет и в тоже время, словно три дня. Она вечно юная, как истинная любовь.
Он имел сильные страсти и огненное воображение, но твердость спасла его от обыкновенных заблуждений молодости.
Сумерки вяжут смиренно
осени зыбкой панно,
там, за уютной таверной,
стелет туман полотно.
Гулко бормочут трамваи,
плачут дождём витражи,
кто-то преграды ломает,
кто-то — свои миражи.
Кто-то в мирах заблудился,
ищет родное плечо,
кто-то впервые влюбился,
так горячо... горячо...