Мервин Пик. Горменгаст. Книга 1. Титус Гроан

Казалось, что библиотека растекается от него, как от своей сердцевины. Уныние Графа пропитывало воздух вокруг, разносивший недуг его во все стороны. Все, находящееся в длинной зале, впитало в себя эту грусть. Темные галереи маялись в медленной муке; книги, ряд за рядом уходящие в мглистые углы, представлялись, каждая, отдельной трагической нотой в монументальной фуге томов.

0.00

Другие цитаты по теме

Он сознавал, что положение его безнадежно, что он — жертва хронической меланхолии, что будь он постоянно предоставлен себе, он давно бы уже окончательно пристрастился к тем снадобьям, которые и теперь-то подрывали его телесное здоровье.

Я редко бываю искренней. Даже не понимаю в этом смысла, но кое-кто сказал мне, что это важно. Так что я начну. Почти все время, каждый день внутри меня... пусто. Ничего не чувствую. Это так скучно. Я просыпаю и думаю: «Снова? Серьезно? Я снова должна это делать?». И я искренне не понимаю, почему другие не кричат от этой скуки? Почему? Я пытаюсь найти то, что заставит меня чувствовать. Но ничего не меняется. Чтобы я не делала, я ничего не чувствую. Я причиняю себе боль, но мне не больно. Я покупаю что хочу, но не хочу этого. Делаю что мне нравится, но мне не нравится. Мне так скучно.

На моём празднике гости разные -

Тоска обнимает печаль, а уныние властвует.

Горе хватает за руки тлен во время вальса,

Радость придти не смогла, поломался транспорт.

На моём празднике гости разные -

Тоска обнимает печаль, а уныние властвует.

Горе хватает за руки тлен во время вальса,

Радость придти не смогла, поломался транспорт.

Никакие истины не могут излечить грусть от потери любимого человека. Никакие истины, никакая душевность, никакая сила, никакая нежность не могут излечить эту грусть. У нас нет другого пути, кроме как вволю отгрустить эту грусть и что-то из нее узнать, но никакое из этих полученных знаний не окажет никакой помощи при следующем столкновении с грустью, которого никак не ждешь.

Воистину, беда не в том, что книги иногда запрещают. Беда в том, что их не читают.

Впрочем, в будущее она не заглядывала. В отличие от её нового друга, сумеречного человека, каждая фраза которого, каждая мысль, каждый поступок содержали двойное дно, она жила волнующими минутами, упиваясь новыми ощущениями, которых ей более чем хватало. Инстинкт самосохранения отсутствовал в ней. Опасения — тоже.

Когда действительно накопилось, мы все больше затыкаем смысла между строк, не произнесенных вовремя, даже молчание не лезет в эту бездну, оттого мы молчим так громко, что не перекричать.

— Это был всего лишь сон, да? — её голос звучал тихо, а на лице отразилась то ли грусть, то ли сожаление.

— Не знаю, что ты имеешь в виду, но, когда я пришел сюда, — он тяжело вздохнул, — Ты сидела здесь, приложив пистолет к виску.

Ночь. Чужой вокзал.

И настоящая грусть.

Только теперь я узнал,

Как за тебя боюсь.

Грусть — это когда

Пресной станет вода,

Яблоки горчат,

Табачный дым как чад

И, как к затылку нож,

Холод клинка стальной, —

Мысль, что ты умрёшь

Или будешь больной.