Уоллес Стивенс

Там пела женщина, а не душа

Морской стихии. Море не могло

Оформиться как разум или речь,

Могло быть только телом и махать

Пустыми рукавами и в глухие

Бить берега, рождая вечный крик,

Не наш, хоть внятный нам, но нелюдской

И нечленораздельный крик стихии.

Не маской было море. И она

Была не маской. Песня и волна

Не смешивались, женщина умела

Сложить в слова то, что вокруг шумело.

И хоть в словах её была слышна

Работа волн, был слышен ропот ветра,

Не море пело песню, а она.

Это женский голос

Дал небесам пронзительную ясность,

Пространству — одиночество своё.

Она была создательницей мира,

В котором пела. И покуда пела,

Для моря не было иного «я»,

Чем песня. Женщина была творцом.

Мы видели поющую над морем

И знали: нет иного мирозданья,

Мир создает она, пока поёт.

0.00

Другие цитаты по теме

Женщина яблоко ела.

Летело над крышами время.

Весна на ногах своих длинных

бежала, смеясь, как девчонка.

Женщина яблоко ела.

У ног её море рождалось.

Солнце её золотило,

заставляя светиться тело.

От волос её воздух струился.

А земля была — зелень и розы.

Синевы победное знамя

против смерти весна поднимала.

Женщина яблоко ела.

Весна величавым жестом

раскрывала ладонь: кружились

в лазури цветы и рыбы.

Ревел, подбираясь ближе

в венке из лимонных листьев,

ветер быком незримым.

Мирт пылал, как белое пламя.

И южное море сияло,

словно лицо любимой.

Женщина яблоко ела.

Мерцали звезды Гомера.

Летело над крышами время.

Резвились в воде дельфины.

Женщина яблоко ела.

Морю свойственно проникать в душу. Как говаривал Натан, стоит только раз подпустить его к себе – и ты от него уже никуда не денешься. Море, говорил он, как женщина. Изведет и не даст покоя.

Девушка, открывающая душу и тело своему другу, открывает все таинства женского пола.

В печке пылают дрова.

За окном над студёным морем

кружатся чайки...

Пожалеешь людей и начнешь их любить по-иному: Молча. Глядя в сердца. Гладя слабую птицу души. Разбивая стихами и криком застывшую кому — одиночество женщин, усталость молчащих мужчин.

Наступает минута, и девушки распускаются в одно мгновенье; из бутонов они становятся розами.

Я не влюблен. Я заворожен, заворожен этим местом и этой женщиной, уже не очень молодой, но именно поэтому бесконечно прекрасной.

Солнце было счастливо тем, что светило, море — тем, что отражало его ликующий свет.

Дан любил чернявеньких.

И рыжих тоже.

И светленьких – очень сильно.

Дан любил всех женщин, особенно тех, чьи бедра напоминали ему о всеобщем мужском счастье. Тех, чьи ямочки на спине становились чуть глубже, если слегка надавить на ягодицы, и сводили с ума. Тех, чья нежная кожа казалась легкой простыней из прохладного мирассийского шелка. И когда его огрубевшие пальцы осторожно касались её, немножко царапая – Дан знал наверняка – женщины тоже сходили с ума.

Есть женщины в русских селеньях

С спокойною важностью лиц,

С красивою силой в движеньях,

С походкой, со взглядом цариц, —

Их разве слепой не заметит,

А зрячий о них говорит:

«Пройдет — словно солнце осветит!

Посмотрит — рублем подарит!»

В игре ее конный не словит,

В беде — не сробеет, — спасет;

Коня на скаку остановит,

В горящую избу войдет!