— Можно я тебе на судьбу пожалуюсь? Танго уж больно красивое.
— Валяй.
— Мне не надо было звать тебя сюда. Не надо дружить с Клавой, не надо делать того, что я делаю, но не могу не делать.
— Понятно.
— Еще бы. Ты понятливый.
— Можно я тебе на судьбу пожалуюсь? Танго уж больно красивое.
— Валяй.
— Мне не надо было звать тебя сюда. Не надо дружить с Клавой, не надо делать того, что я делаю, но не могу не делать.
— Понятно.
— Еще бы. Ты понятливый.
— И давно ты у Клавы на посылках?
— Ненаблюдательный человек, Лавров. При всех твоих выдающихся способностях. Нас с Клавой объединяют общие интересы.
— Это какие же?
— Любовь к тебе.
— Я люблю тебя, Таня.
— Так не бывает.
— Бывает.
— Ты всю жизнь будешь любить Клаву...
— Так не бывает.
— Бывает.
Шестьдесят лет кольцо продлевало ему жизнь. А он все думал, что это от свежего воздуха и здорового образа жизни.
— Он очень хороший! Стихи пишет: «Ты меня очаровала в тишине у сеновала…».
— Ой, зря ты его очаровала. Разочаруй, пока не поздно. Одна морока с этими смертными: сначала приворожи, потом окрути, а там глазом моргнуть не успеешь, как он помер. И опять все сначала! Только приворотное зелье зря переводить…
Давным-давно я вёл одну программу, приходит такой известный российский актер и я его спрашиваю: «Кого вы считаете выдающимися актерами двадцатого века?»
Он так сел и сказал: «Нас немного...»
Я не жалею о пережитой бедности. Если верить Хемингуэю, бедность — незаменимая школа для писателя. Бедность делает человека зорким. И так далее.
Любопытно, что Хемингуэй это понял, как только разбогател…