— Боеприпасы! Наконец-то!.. Давай попробуем расчистить себе путь?
— Пули? Отлично. Теперь хоть сможем пристрелить друг друга, пока не замёрзли насмерть.
— Боеприпасы! Наконец-то!.. Давай попробуем расчистить себе путь?
— Пули? Отлично. Теперь хоть сможем пристрелить друг друга, пока не замёрзли насмерть.
— Ладушки, Тим. Ты справишься — он расчитывает на тебя. Ты же солдат, верно? Ну да, солдат... с незаряженной пушкой.
— Зараза! Тут не видно ни черта! И как мы вообще во всё это умудрились вляпаться?
— Мы нужны Доку, Сэм!
— Чёрт побери, Кауфман! Мы с тобой не солдаты! Ты даже не знаешь, с какого конца держать винтовку!
— Эй, Док! Мы нашли его!
— Отлично! Можете попасть внутрь?
— Тут всё заперто.
— Осмотритесь — должен быть способ...
— Док, я нашёл вход.
— Хорошо! Нам нужен цилиндр, приблизительно полметра длиной. Вы его видите?
— Есть!.. Док?
— Отличные солдаты... Все до единого.
— Генерал Махад, сэр! Где доктор Серрано?
— Неунывающий оптимист Эрл Серрано...
— Ну, он сказал, чтобы я доставил это в город... Сказал, что ещё не поздно всё остановить, сэр...
— Мы потеряли контроль над ситуацией! И теперь, во имя Земли и Суверенных Колоний, мы должны выполнить свой долг!.. Ты верен Земле, сынок? Любишь маму и папу?
— Конечно!.. Да, сэр.
— Отлично. Рад это слышать.
— 93, 94, 95, 96, 97..98... Ох, Лакки! Идем, малыш, нельзя сдаваться.
— Я устал и есть хочу, у меня замерз хвост, у меня нос замерз. И мои уши замерзли, и мои лапы замерзли...
— Выпивка и секс. Вот что погубило твоего дядю — выпивка и секс.
— Верно. Он не мог получить ни того, ни другого, потому и застрелился.
Я бы никогда не решился оборвать свою жизнь, ибо верю в нее. Я согласился бы и на худшую долю, быть слепым, немым, кем хотите, лишь бы ощущать в чреслах то сумрачное и жгучее пламя, которое и есть мое «я», мое живое «я». Я и тогда благодарил бы жизнь за то, что она еще позволяет мне пылать.
— Нацеди-ка мне в этот сосуд немного смерти...
— Пожалуйста!
— Что это?
— Это кура́ре.
— Возьмет ли меня кураре?
— Ну об чём разговор?
— Как оно действует?
— Сначала Ваша нижняя челюсть отвиснет, потом закатятся глаза и изо рта выйдет роскошная фиолетовая пена...
— Довольно! Я не хочу мучений. Соломон, дай мне смерть лёгкую... лёгкую, как поцелуй сестры!
— Тогда я Вам посоветую хорошую селёдочку с луком.
— Дурак ты, Соломон, и шутки у тебя дурацкие!
Oни говорят нам, что самоубиство есть величайшая трусость;... что самоубийство — грех; тогда как совершенно очевидно, что ничем так не дорожит человек — как его жизнью.
В Степину душу мелкими дозами поступало то чувство, с которым самоубийца-оптимист шагает из окна в лучший мир.
Вот, что я думаю о самоубийстве: все мы его понимаем. На все сто. Желание покончить со всем, сдаться, послать нахрен. Мы не оправдываем его, не прощаем. Но понимаем всем сердцем.