— Боеприпасы! Наконец-то!.. Давай попробуем расчистить себе путь?
— Пули? Отлично. Теперь хоть сможем пристрелить друг друга, пока не замёрзли насмерть.
— Боеприпасы! Наконец-то!.. Давай попробуем расчистить себе путь?
— Пули? Отлично. Теперь хоть сможем пристрелить друг друга, пока не замёрзли насмерть.
— Ладушки, Тим. Ты справишься — он расчитывает на тебя. Ты же солдат, верно? Ну да, солдат... с незаряженной пушкой.
— Зараза! Тут не видно ни черта! И как мы вообще во всё это умудрились вляпаться?
— Мы нужны Доку, Сэм!
— Чёрт побери, Кауфман! Мы с тобой не солдаты! Ты даже не знаешь, с какого конца держать винтовку!
— Эй, Док! Мы нашли его!
— Отлично! Можете попасть внутрь?
— Тут всё заперто.
— Осмотритесь — должен быть способ...
— Док, я нашёл вход.
— Хорошо! Нам нужен цилиндр, приблизительно полметра длиной. Вы его видите?
— Есть!.. Док?
— Отличные солдаты... Все до единого.
— Генерал Махад, сэр! Где доктор Серрано?
— Неунывающий оптимист Эрл Серрано...
— Ну, он сказал, чтобы я доставил это в город... Сказал, что ещё не поздно всё остановить, сэр...
— Мы потеряли контроль над ситуацией! И теперь, во имя Земли и Суверенных Колоний, мы должны выполнить свой долг!.. Ты верен Земле, сынок? Любишь маму и папу?
— Конечно!.. Да, сэр.
— Отлично. Рад это слышать.
— 93, 94, 95, 96, 97..98... Ох, Лакки! Идем, малыш, нельзя сдаваться.
— Я устал и есть хочу, у меня замерз хвост, у меня нос замерз. И мои уши замерзли, и мои лапы замерзли...
Задумался о тех, кто пишет фразу: «В моей смерти прошу никого не винить». Неужели они не чувствуют всего идиотского и неуместного официоза этих слов? Неужели они всерьез рассчитывают, что близкие родные, прочитав легко узнаваемый текст, пожмут плечами и сразу же согласятся: «а, ну раз так, раз любимый смертник сказал, то и не будем себя винить, пойдем помянем и по домам»? Нелепо. Глупо. И страшно, потому что именно эту фразу пишут раз за разом, повторяя снова и снова. Одну и ту же. Безобразно банально и безвозвратно жутко. Но все же именно эта фраза врастает в подкорку всей своей ледниковой плоскостью. И каждый раз, когда предательски дергается рука, когда взгляд упирается в бездонную точку ночного бессветия, когда нет сил даже сглотнуть боль, когда вжимаешь плечи в бетонную стену, превращаясь из человека в сигнальный знак «стоп», в сжатую безумием и отчаяньем пружину... Именно эта чертова фраза бегущей строкой внутреннего хаоса медленно течет по изнанке твоих собственных век.
— Вот чёрт! Похоже, заклинило. Что теперь?
— А?.. Дилан, нет! Айзек, ты это видишь?!
— Мы видим то, что хотим видеть, Джон.
— Что?! О чём вы вообще? Айзек!
— Поспеши, Джон. Вечеринка ещё не началась.
... самоубийство — это трусость. Не мысль, а находка — такая уютная, вдохновляющая. Подумайте о том, сколько бы прекрасных людей мы бы потеряли, если бы самоубийство не было бы такой трусостью.
Посетила Муза
Члена профсоюза,
И стихи сложил он о своей тоске:
— Ты меня, Людмила,
Без ножа убила -
Ты с другим ходила вечером к реке.
В лес пойду зелёный,
Встану я под клёном,
Выберу я крепкий, качественный сук...
Есть верёвка, мыло...
Прощевай, Людмила!..
Зарыдают лоси, загрустит барсук.
В этом гнусном мире самоубийство — величайший грех, а отшельничество ничем не лучше самоубийства.
Лучший дар, который мы получили от природы и который лишает нас всякого права жаловаться – это возможность сбежать. Природа назначила нам лишь один путь появления на свет, но указала нам тысячи способов, как уйти из жизни.