То, что для начитанного человека — пошлость, для неначитанного может быть откровением.
У таракана, ежели он в щи попадет, вид меланхолический, покоряющийся неизбежности, но гордый.
То, что для начитанного человека — пошлость, для неначитанного может быть откровением.
У таракана, ежели он в щи попадет, вид меланхолический, покоряющийся неизбежности, но гордый.
Мне подумалось,
Что мне выпало много счастливых случаев,
И теперь на меня,
Как на моего Поликрата,
Должен упасть кирпич.
Я надела мягкую шляпу,
Стала молиться Богу
И делать добрые дела -
И кирпич
Упал прямо передо мною и разбился.
Но, быть может, это просто был не мой кирпич?
Из всех изобретений и открытий в науке и искусствах, из всех великих последствий удивительного развития техники на первом месте стоит книгопечатание.
Что может быть прекрасней старых друзей, старых книг, старого вина и молодых женщин?
Слишком увлекаться чужими историями вредно. Можно на всю жизнь остаться зрителем и так и не создать свою собственную.
Поэт писал. Врал, врал в каждую строку. А может быть, не врал, может быть, скорлупа в нем треснула, и вылупился слепой бог, способный видеть только чужими глазами. И бог внутри созидал, подчиняясь законам сохранения энергии. Поэт писал, а в уголках губ все отчетливей проступала энтропия, все тяжелее становились руки, все более ненужным чувствовалось собственное тело, ограничивающее алчущий разум, пожелавший охватить вселенную. Но из каждого штриха распада и разложения рождался костяк нового мира, молодого и сильного. А потом поэт упал. Даже не упал, сполз, скатился на пол легким, почти невесомым ворохом и затих. В комнате пахло настоящим.
— Медленно развивай действие, а потом раз — и ошеломи читателя. А последний абзац вообще не нужен.
— Не понимаю. Если вы знаете, как писать, почему сами не пишете?
– Вот почему нельзя читать за едой, – строго бубнил себе под нос Закладкин. – Грязь и пятна, слова разбегаются, строчки пропадают! Ведь книга – лучший друг человека, а разве на друга кладут бутерброд или проливают чай?