Завтра опять нас еле разбудит
Ещё один день, ещё один день, ещё один день,
Но ты должна знать, что так не всегда будет -
Мы однажды проснёмся нигде.
Завтра опять нас еле разбудит
Ещё один день, ещё один день, ещё один день,
Но ты должна знать, что так не всегда будет -
Мы однажды проснёмся нигде.
... Но всего сильнее, всего сокрушительнее — Белое Безмолвие в его бесстрастности. Ничто не шелохнется, небо ярко, как отполированная медь, малейший шепот кажется святотатством, и человек пугается собственного голоса. Единственная частица живого, передвигающаяся по призрачной пустыне мертвого мира, он страшится своей дерзости, остро сознавая, что он всего лишь червь. Сами собой возникают странные мысли, тайна вселенной ищет своего выражения. И на человека находит страх перед смертью, перед «богом», перед всем миром, а вместе со страхом – надежда на воскресение и жизнь и тоска по бессмертию – тщетное стремление плененной материи; вот тогда-то человек остается наедине с «богом».
В обычном Мире смерть далека от повседневной жизни. Но в Мире мафии смерть с рутиной идут рука об руку. И мне кажется, что так правильнее.
Нам говорят, что мы обязаны оставить после себя след,
Обязаны быть чем-то большим, чем мы есть.
Именно по этой причине образуется гонка со временем,
В которой человек проигрывает.
Но оставить след после себя намного проще, чем кажется.
Можно взять кусок грязи и написать на стене своё имя.
След останется, в этом нет сомнений.
Вот только вряд ли это увековечит тебя.
Вряд ли это способно содрогнуть невозмутимую гибель
И предотвратить забвение.
— Простите, я сейчас занят.
— Ты труп! Какие у тебя дела?
— Смотреть в окно и дрочить в слезах. Рутина такая.
Кого-то проводят в Путь благодарных тысячи,
Кого-то забудут быстро — дела обычные.
С собой не возьмет никто ни славы, ни почестей,
Богатства не унесет, даже если хочется.
От каждого лишь волна покачает избранных -
Всех тех, кто любил ушедшего, знал при жизни.
Качнет, да перевернет, вновь поставит на ноги,
И жизнь устремится дальше, закружит планами.
А наши философы? Сочиняя книги о презрении к смерти, ни один не забывает надписать на них свое имя.