— У вас очень странные поступки.
— Не замечаю: всякому то кажется странно, что самому не свойственно.
— У вас очень странные поступки.
— Не замечаю: всякому то кажется странно, что самому не свойственно.
Каждая страна, как и человек, доставляет неудобства другим, одним фактом своего существования.
Но как бы мало вы ни ценили мнение окружающих, как бы мало ни уважали их, тем не менее нет ничего приятного в том, что вас считают исчадием лжи и лицемерия и приписывают вам то, от чего вы с отвращением отворачиваетесь, и обвиняют в пороках, вам ненавистных; в том, что ваши добрые намерения рушатся, а руки оказываются связанными; в том, что вас обливают незаслуженным презрением, и вы невольно бросаете тень на принципы, которые проповедуете.
Я рассматривала людей, проходивших внизу. У каждого из них своя история, и она — часть еще чьей-нибудь истории. Насколько я поняла, люди не были отдельными, не походили на острова. Как можно быть островом, если история твоей жизни настолько тесно примыкает к другим жизням?
Одиночество духа гораздо страшнее одиночества тела, которое можно насытить каким-то эрзацем, тогда как душа признает только подлинник.
Так уж он был устроен. Почти как старина Дэнни: ему был чужд дух соревнования, ему было по барабану, кто победит: его интересовало все остальное. Все остальное.
Человек чувствует, как тщетны доступные ему удовольствия, но не понимает, как суетны чаемые.