Я не хотел умирать трусом... но, похоже, я просто не хочу умирать.
Я рано ухожу, и все продолжится без меня. Самое странное, что именно этого я больше всего и боялся. А теперь... я спокоен. Так спокоен.
Я не хотел умирать трусом... но, похоже, я просто не хочу умирать.
Я рано ухожу, и все продолжится без меня. Самое странное, что именно этого я больше всего и боялся. А теперь... я спокоен. Так спокоен.
Если ты не боишься смерти, то не боишься ничего. Когда научишься побеждать большой страх, то победишь и все свои маленькие страхи.
Ребёнком хочешь быть похожим на отца, подростком не хочешь иметь с ним ничего общего, а когда вырастаешь, становишься таким же, как он. Смерть отца многому меня научила. Он сдался, захотел просто умереть... Что бы ни случилось со мной сегодня, мои дети увидят, что я не сдался. И я ничего не боюсь.
Люди боятся смерти по той же причине, по которой дети боятся темноты, потому что они не знают, в чём тут дело.
Человек, которому довелось испытать настоящий страх за свою жизнь, обретает способность ежеминутно радоваться тому, что пока не умер.
Цена человеческой жизни стоит того, чтобы рискнуть. Ради того, что твоему сердцу желанно.
«Червяк. Ничтожество. Кретин» — такими словами называл меня наш «замечательный» сержант-инструктор летом 1941 года.
Ещё недавно вершиной моих страхов была плохая отметка в школе. Теперь же меня ждут японские пули и штыки.
Помню, как я спросил у вербовщика: «А что мне там нужно будет делать»? Клянусь богом, он посмотрел сквозь меня и сказал: «Делать?! Мы морпехи, сынок. Наше дело — смерть».
Потом был поезд и долгая дорога в Сан-Диего. Меня ждал учебный лагерь корпуса.
Презреть, что ты смертен — значит познать начало ужаса; познать же неизбежность смерти — значит положить конец ужасу.