— Я надеюсь закончить свою книгу до того, как меня убьют.
— Наверное, трудно писать.
— Сейчас все трудно. Но это не так трудно, как оставаться в живых, продолжать верить...
— Я надеюсь закончить свою книгу до того, как меня убьют.
— Наверное, трудно писать.
— Сейчас все трудно. Но это не так трудно, как оставаться в живых, продолжать верить...
Она думала о том, что сказал ей старший Зборовский: «Последний раз». Но она в это не верила. Не бывает «последнего раза» для страданий, а надежда — всего лишь уловка Господа, помогающая людям выносить все новые и новые страдания.
Если человек уперто не верит, то ты при всей своей гениальности его не убежишь, и даже явленные чудеса могут послужить тут в осуждение.
Литургия — это центр нашей веры: всё культурное богатство, всё, что у нас есть в Церкви, связано с литургией. Храмы красивы, но они нужны для того, чтобы служить литургию. Колокольный звон мелодичен, но он всего лишь зовёт на литургию. Священное Писание ценно само по себе, но оно читается на литургии и, вырванное из неё, начинает по-другому пониматься...
— Мы спасли мир. Нельзя надеяться на случай.
— Но можно всё изменить, если сделать иначе.
— Что произошло, то произошло. Это выражение веры в механике мира, а не оправдание безделья.
— Веры?
— Называй как хочешь.
— А ты как называешь?
— Реальность.
— Веришь ли ты в Господа, подсудимая?
— Д-да.
— Ты протестантка или католичка?
— Э-э... — растерялась Лара.
— Не бойся, подсудимая, — мягко произнёс дознаватель. — В условиях веротерпимости правильного ответа на этот вопрос больше не существует. К примеру, епископ и общественный обвинитель — католики, а судья, юридический советник и я — лютеране.
— Отвечай, — снова пристал судья, — ты с католиками или с протестантами?
— А что они предлагают? — вырвалось у Лары.
Что означает «верить в человека»? На чём может быть основана и в чём может заключаться такая вера? И далее — о каком человеке идет речь? О каком-то отвлеченном, сборном человеке с большой буквы, которого ещё нет и который явится, так сказать, в будущем? Или же о каждом отдельном, живом, конкретном человеке? С христианской точки зрения здесь никаких трудностей нет. Когда христианство говорит о человеке, оно имеет в виду действительно каждого отдельного живого человека. Ради него, сказано в Евангелии, нужно оставить девяносто девять других людей, он облечен образом и подобием Божиим, он призван к вечности, и потому его судьба, судьба пускай самого незначительного и общественно ничтожного человека, так же важна, как важна судьба вождя, гения, учёного. Даже христианское учение о гибели и спасении, учение, над которым так любят издеваться пропагандисты безбожия, основано на вере в личную ответственность каждого человека и на вере в его свободу: хочу — спасаюсь, хочу — гибну; и никто, даже Бог, ничего против этой свободы сделать не может. Повторяю: когда христианство говорит о вере в человека — это ясно. Это учение можно не разделять, с ним можно спорить, но невозможно отрицать того, что в основе его стоит утверждение каждой отдельной человеческой личности как бесконечной ценности, и ценности, притом, вечной. «Какая польза человеку, если он весь мир приобретет, а душе своей повредит?» (Мф.16:26). Пока звучат эти слова на земле, пока помнят люди ту парадоксальную евангельскую арифметику, по которой один всегда ценнее и важнее девяноста девяти, не удастся уничтожить человеческую личность, не удастся, следовательно, и построить до конца уже коллективизированного человечества, которое своё рабство назовёт свободой, своё подчинение безличной пользе — правами, свою тюрьму – земным раем. Как страшно, что столь многие не понимают ещё, что тоталитаризму во всех его видах противостоит на нашей земле только одно — вера в Бога, сотворившего человека по образу Своему и по подобию, призвавшего его к свободе и к вечности, – это, и ничто другое. Спор нашей эпохи – спор религиозный и спор о религии; не понимать этого, не видеть связи всех страшных проблем современности с глубинами религиозного миросозерцания – это то же самое, что прятать голову по подобию страуса под крыло. Дальний или ближний? Человек или человечество? С чего начать, во имя чего творить? — Вот вопросы, на которые рано или поздно, но придется всему человечеству ответить.