страсть

Какие скучные кругом расселись люди,

И, ноги протянув далеко за столом

Зеленым, ждал, — как вдруг утешен был во всем,

Когда, уставив ввысь громаднейшие груди,

Служанка-девушка (ну! не ее смутит

Развязный поцелуй) мне принесла на блюде,

Смеясь, тартинок строй, дразнящих аппетит.

Не рассудок, а страсть строит будущее.

... В ту секунду, как наши губы встретились, между нами произошел контакт и меня полнила сила Дарклинга. Я ощутила, как сильно он меня хочет, но за этим желанием крылось что-то еще, что-то похожее на злость. Я удивленно отпрянула.

— Ты не хочешь этого делать.

— Это единственное, чего я хочу, — прорычал он со смесью горечи и желания в голосе.

— И тебе это ненавистно, — сказала я с внезапным озарением.

— Возможно..

— Почему?..

— Беда вожделения в том, — прошептал Дарклинг, проводя губами по моему подбородку, пока не замер в миллиметре от моих губ, — что оно делает нас слабыми.

И поздней, когда они были в радостной ночи и рядом и он хотел овладеть ею, она, уклоняясь немножко, шепнула: «Но только завтра ты не пойдешь на охоту и никого не будешь убивать, да? Ни филина, ни даже зайцев?» — «Милая, все, что хочешь», — сказал он, блаженно хмелея.

Эта ночь была ночь страсти, ночь ласк, ночь любви. Эта ночь была предельной чертой, когда с звездных деревьев на небе падают вниз золотые яблоки.

Ночь любящего и влюбленной, снова любящей. Встреча душ во встрече двух тел.

И когда молодая любимая задыхалась от счастья, она лепетала прерывающимся голосом: «Мой Ваня! Любимый!» Но в крайний острый миг пьянящего восторга, последнего, когда к лицу ее льнуло лицо ее желанного и два беспредельно были одно, в душе ее призрачно пронеслось, как шелест плакучей березы: «Зигмунт! Зигмунт!» Всхлипнуло чуть явственно, пронеслось и потонуло в заглушаемом стоне полного блаженства. «Мой! Желанный».

По определению, страсть – это «эмоции, вышедшие из-под контроля». Она перерезает «провода», связывающие сердце и разум, поэтому на первых порах легко спутать страстную влюбленность с истинной любовью. И то и другое мы ощущаем одинаково, и наше затуманенное сознание не в состоянии их различить.

Мы, женщины, живем чувством и ради чувства. Страстью и ради страсти.

— Рыцарь должен уметь обуздывать свою страсть.

— Без страсти человек не может сражаться.

— Мне кажется, нужно очень чётко разделять понятия: любовь, влюбленность и страсть. Это три абсолютно разных состояния, которые непохожи друг на друга. Влюбленность бывает в шестнадцать. Это такой флёр, что-то искрящееся, воздушное, трепетное, и сердце выскакивает, и ладошки потеют. Каждая девочка, становясь девушкой, женщиной, проходит через эти ощущения. И я проходила. Страсть тоже — абсолютно понятное, естественное чувство, когда всё клокочет внутри, бушует. Страсть — это гремучий коктейль инстинктов, влечения, темпераментов. Тебе кажется, что ты можешь через всё переступить, всё отрицать...

— Такая страсть — разрушающее чувство.

— Да… А любовь — самое сладкое и надежное, созидающее, очень благополучное и спокойное чувство… И оно не отменяет ни влюбленности, ни страсти, просто они переходят в другое качество. Есть доверие, нежность, комфорт. И ощущение семьи, когда мы с мужем вместе смотрим, как наш ребенок играет. Я смотрю на Андрея, потом на Максима, и он в этот момент тоже на меня смотрит. И мы понимаем, что у нас даже мысли сошлись. Одно и то же думаем: вот оно, наше чудо, результат нашей любви… А ещё для любви важен общий юмор, чтобы у людей совпадала природа юмора… Когда люди живут в семье, у них вырабатываются свои ритуалы, традиции, сленг, которые не поймёт посторонний человек. И это невероятно обаятельно, трогательно — это и есть любовь! Хотя любовь — ещё и терпение. А бывает, любовь — это и размолвки друг с другом...

Как чудесно было бы жить на свете, если б мы могли вполне доверять друг другу. Часто, очень часто, почти всегда, женщину останавливает только боязнь огласки. В самом деле, разве это не так? Какая женщина не поддалась бы мимолетному увлечению, не покорилась бурной, внезапно налетевшей страсти, отказалась от своих любовных причуд, если б только ее не пугала возможность поплатиться за краткий и легкий миг счастья горькими слезами и неизгладимым позором!

Пение сирен пронизывало все, и страсть соблазненных смахнула бы и не такие помехи, как цепи и мачта.