Иногда я смотрю на людей и пытаюсь принять их ближе, чем просто какого-то прохожего. Представляю, как сильно они кого-то любят или как много боли они перенесли.
сопереживание
Cлайд с цитатой— Если обязанность наставника – взвалить на себя ученика с его болью, то в чём же тогда обязанность ученика? Стать настолько сильным, чтобы взвалить на свои плечи наставника. Легко, наставник. Я никогда не думала, что вы настолько легкий. Видите, наставник? [смотрит на луну]
— Да, вижу. Такую, какую никогда не видел... Прекрасную...
— Если обязанность наставника – взвалить на себя ученика с его болью, то в чём же тогда обязанность ученика? Стать настолько сильным, чтобы взвалить на свои плечи наставника. Легко, наставник. Я никогда не думала, что вы настолько легкий. Видите, наставник? [смотрит на луну]
— Да, вижу. Такую, какую никогда не видел... Прекрасную...
Постоянно сопереживать чужому горю…значит не жить для других, а смотреть на жизнь их глазами.
Сопереживание, в отличие от жалости, всегда внутри. Чтобы испытывать его, требуется способность оказаться в чужой шкуре и уже оттуда собственными глазами оглядеть ближайшие окрестности и дальние пригороды чужой души. Не содрогаясь, но и не умиляясь, сохраняя спокойствие, как наедине с собой, перед зеркалом. Оттуда, изнутри, действительно очень просто понять всякого человека... Дурацкая, кстати, общеизвестная формула: «понять — значит простить», поскольку настоящее, глубинное понимание наглядно показывает, что прощать, собственно, нечего.
Взяв частности за основы и показав лишь одну сторону медали, Михалков снял псевдоисторическое артхаусное кино, уготованное к юбилею 65-летия победы над фашистскими захватчиками. При этом продвигая свой фильм как исторически грамотное масштабное военное полотно. И, допустим, мы не заметили многочисленных ляпов, и пускай замечательные актёры больше играют Михалкова, нежели своих персонажей, но «Утомлённые солнцем» в отличие от той же «9 роты», которая к истории имела крайне малое отношение, показывает не героев, за которых хочется сопереживать; не чувство храбрости, чести, долга, которыми добывалась победа. Он показывает тупых недалёких дезертиров, трусов и моральных уродов, которые, несомненно, были в то время, но почему-то мне казалось, что они к победе имеют крайне малое отношение.
Вопящим направо и налево, что «все шестьдесят пять снимали фильмы о подвигах и хороших людях, пора бы и другие снимать», хочется задать вопрос: как можно сопереживать плохим персонажам? Не приукрашенным плохим, таким, как Ганнибал Лектер, или грабителям из фильма «Схватка», а именно плохим? Как должно выглядеть сопереживание какому-нибудь насильнику, убийце, предателю? Насколько надо развить характер персонажа, чтобы зритель забыл, как этот персонаж в начале фильма убивал своих, да и в конце концов, 9 мая восхваляет несколько других людей, несколько другие качества, нежели показанные Михалковым.
– Тогда задам для начала один общий вопрос. Как ты полагаешь, Мара, чье-то мнение о том или ином предмете связано с образом жизни этого человека, с его самочувствием и здоровьем, психическим состоянием и так далее?
– Ну да, – сказала Мара. – Естественно. А что в этом такого фаллического?
– А вот что. Критик, по должности читающий все выходящие книги, подобен вокзальной минетчице, которая ежедневно принимает в свою голову много разных граждан – но не по сердечной склонности, а по работе. Ее мнение о любом из них, даже вполне искреннее, будет искажено соленым жизненным опытом, перманентной белковой интоксикацией, постоянной вокзальной необходимостью ссать по ветру с другими минетчицами и, самое главное, подспудной обидой на то, что фиксировать ежедневный проглот приходится за совсем смешные по нынешнему времени деньги.
– Ну допустим.
– Даже если не считать эту гражданку сознательно злонамеренной, – продолжал я, – хотя замечу в скобках, что у некоторых клиентов она уже много лет отсасывает насильно и каждый раз многословно жалуется на весь вокзал, что чуть не подавилась… так вот, даже если не считать ее сознательно злонамеренной, становится понятно, что некоторые свойства рецензируемых объектов легко могут от нее ускользнуть. Просто в силу психических перемен, вызванных таким образом жизни. Тем не менее после каждой вахты она исправно залазит на шпиль вокзала и кричит в мегафон: «Вон тот, с клетчатым чемоданом! Не почувствовала тепла! И не поняла, где болевые точки. А этот, в велюровой шляпе, ты когда мылся-то последний раз?»
– Фу, – сказала Мара. – Прямо скетч из жизни свинюков.
– А город вокруг шумит и цветет, – продолжал я, – люди заняты своим, и на крики вокзальной минетчицы никто не оборачивается. Внизу они и не слышны. Но обязательно найдется сердечный друг, куратор искусств, который сначала все за ней запишет на бумажку, а потом подробно перескажет при личной встрече…
– Стоп, – сказала Мара. – Я поняла, куда ты клонишь. Маяковский, стихотворение «Гимн критику». Поэт высказал примерно то же самое, только без орально-фаллической фиксации. Но критика всегда была, есть и будет, Порфирий. Так устроен мир.
– Насчет «была» согласен. А насчет «есть и будет» – уже нет. Я не знаю, киса, в курсе ты или нет, но никаких литературных критиков в наше время не осталось. Есть блогеры.
Сопереживать страданиям друга может всякий, а вот успехам — лишь натура необычайно тонкая.
Слушать с предвзятостью – значит никогда ничего так и не услышать… А если вы действительно хотите расслышать человека, вы должны встать на его место, вы должны сопереживать ему.
– Зрителю и читателю необходимо сопереживание. Даже отождествление.
– Угу, – сказал я. – Герой режет себя бритвой, а ты морщишься и отворачиваешься, потому что зеркальные нейроны заставляют переживать это как происходящее с тобой. Отождествление – это всего лишь непроизвольная реакция, помогавшая обезьянам выживать. На другого падает кокос, и ты понимаешь, что тебе под эту пальму не надо… Если масскульт – а все, что рецензируется в СМИ, и есть масскульт – вызывает у тебя «сопереживание», это значит, что твоими мозгами и сердцем играют в футбол те самые черти, которые несколько секунд назад впаривали тебе айфак-десять или положительный образ Ебанка.