Нашла тебя в кровати я.
И ты загадка для меня.
Откуда ты, подай мне голос
Кудрявый черный волос.
Нашла тебя в кровати я.
И ты загадка для меня.
Откуда ты, подай мне голос
Кудрявый черный волос.
Когда-нибудь я в дороге устану,
И ослабев в этой гонке отстану,
Быть может, песни как дети
Моим продолжением станут.
Тогда я встану и окна открою,
Туда, где песни кружат над толпою,
И снова птица удачи
Взлетит над моей головою.
Вскоре после этого она умерла, оставив после себя множество воспоминаний и песню, которую я любил...
Однозвучно гремит колокольчик,
И дорога пылится слегка,
И уныло по ровному полю
Разливается песнь ямщика.
Столько грусти в той песне унылой,
Столько грусти в напеве родном,
Что в душе моей хладной, остылой
Разгорелося сердце огнем.
Мне никогда не стает скучно на сцене. Потому, что, в то время, как играешь, ты всё каждый раз пытаешься вспомнить эти чертовы слова песни…
Я не люблю легких песен. Я не люблю, чтобы на моих концертах люди отдыхали. Я хочу, чтобы моя публика работала вместе с мной, чтобы она творила. Наверное, так установилась моя манера. Моя песня — это почти крик.
Я установил микрофон в маленькой студии в подвале, и моя мама мыла посуду, и тут она слышит, как её сын кричит во все горло внизу в подвале, пытаясь записать вокал... Но сейчас я в другой стране даю интервью благодаря глупым песням, которые я написал в своем подвале.
Если я всё правильно подсчитал, в чем я не сомневаюсь, то это значит, что мы в самом начале. Я сдвинул временные рамки на пару часов. Это бы ничего не решило в любой другой день, но это Рождество 1914 года, в которое случилось чудо человечества. Рождественское перемирие. Такого никогда больше не было. Нигде, ни на одной войне. Лишь однажды, давным-давно, в один рождественский день, все просто сложили оружие и начали петь. Все остановились и совершили добро. Ничего страшного, если на поле брани станет меньше на пару погибших.