ненависть

— Мы часовая бомба.

— А вы не вмешивайтесь.

— А почему человеку нельзя выпустить пар?

— Ты сам знаешь почему. Отвали.

— Я хочу, чтобы ты меня заставил.

— Да. Парень в бронированном костюме. А снять, кто ты без него?

— Гений, миллиардер, плейбой, филантроп.

— Я знаю ребят без всего этого, которые лучше тебя в разы. Я видел в хронике. Ты же сражаешься только за себя. Ты не из тех, кто готов жертвовать, ляжет на колючую проволоку и даст через себя пройти другу.

— Я просто перережу проволоку.

— Умеет выкрутиться. Угрозой ты можешь и не быть, но брось прикидываться героем.

— Героем? Как ты? Ты лабораторный эксперимент, Роджерс. Вся твоя уникальность вышла из пробирки.

…Ненависть способна умерщвлять, у нее своя магия.

— Блэк и вы — оба сентиментальные дети! Вечно ноете, жалуетесь, как несправедливо обошлась с вами жизнь! Может быть вы ещё не заметили, но жизнь вообще несправедлива! Ваш блаженный отец был причастен ко всем несправедливостям!

— Мой отец был великий человек!

— Ваш отец — большая свинья!

Беда со слабаками в том, что они вынуждают тебя действовать, а потом сами же тебя за эти действия ненавидят.

От любви до ненависти один шаг, а от обожания до отвращения — ещё меньше!

Удивительно мало мы там задумывались. Жили с закрытыми глазами. Видели наших ребят, покорёженных, обожжённых. Видели их и учились ненавидеть. Думать не учились. Поднимались на вертолёте, внизу расстилались горы, покрытые красными маками или какими-то неизвестными мне цветами, а я уже не могла любоваться этой красотой. Мне больше нравился май, обжигающий своей жарой, тогда я смотрела на пустую, сухую землю с чувством мстительного удовлетворения: так вам и надо. Из-за вас мы тут погибаем, страдаем. Ненавидела!

Никто не придумал, как нужно любить и за что ненавидеть.

«Как легко научиться ненавидеть, достаточно узнать, что такое боль. Что управляет сейчас мной? Страх?... Злость?... Теперь всегда будут секреты, тайны и боязнь разоблачения. Прошлое не переписать набело. Кровь и грязь можно стереть с рукава. Из памяти… нет. Как хочется кричать… Но всегда будет громче тишина. Я иду по паутине… или…»

Сердце щемила ставшая привычной тоска.

– Рокэ, хотите воды? – закатные твари, он не должен называть Ворона по имени. Здесь не должен!

– Герцог Эпинэ, – поморщился Алва, – не припомню, чтоб мы пили на брудершафт.

– Прошу прощенья, – с благодарностью извинился Робер, – так вам налить? Я, по крайней мере, хочу пить.

– Тогда попросите полковника, – посоветовал Ворон. – Эта вода солёная, она тут для красоты. Пресной сегодня ещё не приносили.

– Хорошо, – Робер понял, что задыхается, – сейчас попрошу.

Морен с удивлением уставился на Первого маршала Талигойи, с бергерской методичностью расставлявшего на столе кувшин и кубки.

– Господин комендант, – вот так и делают глупости, бесполезные, ненужные, гробящие себя и других, – потрудитесь разлить воду.

– Монсеньор, – вздёрнул подбородок Морен, – я прошу объяснений.

– Вот они, – Робер вытащил пистолет, положил на край стола. Ненависть была холодной и тяжёлой, как промёрзший валун. – Наливайте. До краёв!

Морен вздрогнул, но кувшин наклонил. Полилась вода. Блестящая струя, издевательски булькая, наполняла один за другим роскошные, впору королю, кубки. Алатский хрусталь, темнота, жара, соль... Руки Морена дрожали. И хорошо. Очень хорошо, просто превосходно!

— Знаете кем я Вас считаю?

— Кем вы меня считаете? Нет, не знаю.

— Я считаю вас жалким неудачником.

— А я вас отвратительным победителем.