— Ничто так не заставляет задуматься, как глупая смерть. Я всю ночь не спал, думал, как я мог этого избежать.
— Хочешь обогнать меня в раскаянии? Я дам тебе сто очков вперед.
— Ничто так не заставляет задуматься, как глупая смерть. Я всю ночь не спал, думал, как я мог этого избежать.
— Хочешь обогнать меня в раскаянии? Я дам тебе сто очков вперед.
Что бы нам не угрожало извне, что бы мы не испытывали — наша команда не должна разрушить себя изнутри!
— Мы делаем что нужно, ради выживания.
— Выжить невозможно таким образом! Я знаю, что ты должен быть сильным, ради нас всех, хочешь защитить нас, защитить меня. Но не надо ради этого разрушать себя.
— Уже поздно.
— Не поздно...
Если сказать человеку то, что он хочет услышать — слова от этого, правдой не станут.
— Я никого к себе не подпускаю, но ты стал исключением.
— Исключением стали все, кто замешан в этом деле?
— Спасибо, ты проехал длинный путь, чтобы назвать меня шлюхой.
— Ты идешь по дорожке, в конце которой твоя дочь будет читать в газетах, как ее мама начинала со взяток, а закончила должностным преступлением.
— Ты не знаешь, по какой дороге я иду.
— Возможно, но я не видел, чтобы ты опускалась так низко.
— А еще ты не видел меня в синяках. Не видел меня, лежащей у ступенек, после столкновения с лестницы. И как я молила Бога, чтобы не потерять ребенка. Мигель был моим парнем. Он два года колотил меня, как боксерскую грушу. Я тогда еще не была копом.
— В твоем... в твоем досье ничего нет о домашнем насилии.
— Я не писала заявлений. Я его подставила.
— Зачем?
— Он бы не остановился, пока не убил.
— Я прошу прощения...
— За что? За то, что пил, курил травку, таскал мою дочь по ночному парку? На той записи есть многое, за что подростку должно быть стыдно. Но знаешь, что еще я увидела? Я увидела парня, который без колебаний бросился защищать мою дочь, который подверг себя опасности, лишь бы она не пострадала. Такие парни заслуживают второго шанса.