Евгений Львович Мишкин

— Да я не обижаюсь, чего обижаться-то? Вы — интеллигенция. Рабочий класс, он относится к прослойке свысока.

— Нет, Валя, ты не рабочий класс. Ты — люмпен.

— Кто?

— Люмпен. В тебе нет профессиональной гордости мастера, а есть амбиции «незнайки».

Порядочные люди чаще бывают счастливыми. Их не грызёт, не точит изнутри...

— А вот Гончаров, «Обломов» из серии «Библиотека школьника».

— Спасибо.

— Пожалуйста.

— Гончаров — в любой серии — Гончаров.

— Да. Лишний человек в галерее лишних людей...

— Ты не прав, Корешков. Не прав! Обломов — самый приятный, самый незлобивый, самый добрый, честный, чистый герой русской литературы! Разве это не понятно? Потому что Ольга чужая была, чужая, как Штольц. Они все умели забирать у людей, но разве было у них главное — любовь?

Больно! Больной — от слова боль. И всегда кажется страшно несправедливым — почему именно у меня?

Вообще-то я чиню черепа, но могу и наоборот!

— Ты что-то сегодня нерешительный, Евгений Львович.

— А я всегда нерешительный. Это только убийца бывает решительный. Гитлер перед началом войны был решительным, Дантес перед выстрелом... Нерешительность заставляет задуматься, зло-то растёт само, а доброту надо выращивать.

Настоящая мать может быть только одна, сынок. Подумай об этом сам. Ты ведь уже умеешь думать?

Женщины только притворяются, что хотят эмансипации, а на самом деле мечтают о «домострое».

— Инна, я поклялся угостить подругу юности седлом косули.

— Теперь это называется — фасоль в томате.