Алекс

— Похоже, что кто-то другой, более могущественный, тоже поставил на нас свой эксперимент, — сказал Сергей. – Понять бы его план, цели и ожидаемый результат…

— А вот это вряд ли. Есть цели и планы в космосе, которые настолько больше и важнее нас, что как бы мы ни пытались разгадать их, ничего не получится. Не вижу смысла беспокоиться об этом. Нужно выполнять свою задачу и не тратить время на поиски ответов там, где они просто невозможны.

— Даже сложись всё иначе, я сейчас не очень-то хочу заводить отношения. Те, кто женятся, потом разводятся.

— Ну, по-моему, не все, а где-то только половина.

— Хорошо, половина не разводится, но счастливы ли они?

— Не знаю, но, по-моему, всё равно оно того стоит.

— Почему?

— Из-за таких вот моментов, когда кто-то становится близок, как никто другой. Оно того стоит.

В общем, бллин, они ушли. Удалились по своим делам, посвященным, как я себе это представлял, тому, чтобы делать политику и всякий прочий kal, а я лежал на кровати в odi notshestve и полной тишине. В кровать я повалился, едва скинув govnodavy и приспустив галстук, лежал и совершенно не мог себе представить, что у меня теперь будет за zhiznn. В голове проносились всякие разные картины, вспоминались люди, которых я встречал в школе и тюрьме, ситуации, в которых приходилось оказываться, и все складывалось так, что никому на всем bollshom белом свете нельзя верить.

Все эти дома, эти люди как сонные мухи, эта теснота и спертые запахи, и бесконечные правила. Куда ни повернёшься — повсюду стены и правила, правила и стены. Я чувствовал себя как в клетке. Нас заперли внутри границ.

Говорят, что все люди делятся на два типа. Одни от волнения приобретают аппетит, другие, напротив, утрачивают.

— Пингвины, вы его почините? Ведь так? Ведь так?!

— Да, да! Вы у нас такие мастера! Суперкоманда!

— Тебе всю правду сразу сказать?

— Да! Да… Нет… Понемножку.

— Самолёт — на списание. Капут! На свалку! В утиль! Он больше не полетит!

— Значит, всё? Мы больше никогда не вернёмся домой?

— Что ты! Мы вернёмся домой! Мы всё починим! Мы починим! Да? Ребята, давайте за работу! Мы начнём с обшивки и внутри всё исправим. Ну вот! Уже классно! Давайте, чего стоите, ребята? Марти! Тащи сюда вон ту штуку! Приделаем к этой маленькой, не знаю, как она называется … и тогда… [Самолёт рушится окончательно] Мы не вернёмся домой… Мы больше не вернёмся домой…

— Значит, ты не веришь в магию?

— Не верил, пока тебя не встретил... Твоя улыбка — вот настоящая магия.

Я люблю горы. Они похожи на вечность. Мне приятно думать, что они стояли здесь тысячи лет назад — и простоят еще тысячи лет, вонзаясь своими острыми вершинами в тяжелое подбрюшье неба. Меня не будет, не будет и моих детей, а горы будут так же смеяться, так же рвать небо в клочья — и так же будут идти века, не затрагивая их надменного облика.

Они все мертвы… Хотя нет. Кое-кто не умер, а просто сошел с ума. Двое или даже трое.

— Алекс, как ты это сделал?

Я пожимаю плечами:

— Рене, я просто вошел и улыбнулся.

... Я решила держать, так сказать, руку на пульсе у местных вожаков. А как известно, пульс лучше прощупывается на горле. И особенно если предварительно его слегка сдавить.