Он кивнул, и оба замолчали. Он не отрываясь смотрел на неё. У неё было такое чувство, что он ждёт, когда она расплачется, и это сводило её с ума, потому что чувствовала, что вот-вот так и будет. Она ненавидела, когда люди догадывались о том, что твориться у неё в душе; особенно мужчины.
Оно
— Лу-учшая т-твоя ча-асть с-скатилась по но-оге т-твоего о-отца.
— Это правда, но посмотрите, как много хорошего осталось.
— Ничто не длится вечно.
— Кроме, возможно, любви.
— И желания.
— Как насчёт друзей? Что думаешь, Балабол?
Они оба говорят, что мы вновь стали призраками, что всё началось, чтобы повториться. Всё. Ребенком я могла это принять, потому что дети почти что призраки.
Наш урок на сегодня, мальчики и девочки, состоит в следующем: чем больше всё меняется, тем больше всё меняется. И кто бы не сказал, что чем больше всё меняется, тем больше всё остается прежним, очевидно, что его отличала сильная умственная отсталость.
Не дай Оно ускользнуть... то, что ты можешь сделать в одиннадцать, потом зачастую сделать уже нельзя.
Всё ещё смеясь, они вошли в «Таун-Хаус», и когда Билл толкнул стеклянную дверь, Беверли открылось нечто такое, о чём она никому не сказала, но и никогда не забыла. На мгновение она увидела их отражение в стекле, но шестерых, а не четверых, потому что Эдди шёл следом за Ричи, а Стэн — за Биллом, с лёгкой улыбкой на лице.
Нельзя сразу перестать быть ребенком, сразу, с громким треском, как лопнувший воздушный шарик с надписями «Бурма-Шэйв» по бокам. Ребенок просто выходит из тебя, как воздух из шины. И однажды ты смотришь на себя в зеркало, а оттуда на тебя глядит взрослый человек. Можно продолжать носить голубые джинсы, можно по-прежнему ходить на концерты Спрингстина и Сигера, можно подкрашивать волосы, но лицо останется таким же — взрослого человека.