Георгий Владимирович Иванов

Повторяются дождик и снег,

Повторяются нежность и грусть,

То, что знает любой человек,

Что известно ему наизусть.

И, сквозь призраки русских берёз,

Левитановски-ясный покой

Повторяет всё тот же вопрос:

«Как дошёл ты до жизни такой?»

Душа черства. И с каждым днём черствей.

— Я гибну. Дай мне руку. Нет ответа.

Ещё я вслушиваюсь в шум ветвей,

Ещё люблю игру теней и света...

Да, я ещё живу. Но что мне в том,

Когда я больше не имею власти

Соединить в создании одном

Прекрасного разрозненные части.

Над розовым морем вставала луна

Во льду зеленела бутылка вина

И томно кружились влюбленные пары

Под жалобный рокот гавайской гитары.

— Послушай. О как это было давно,

Такое же море и то же вино.

Мне кажется будто и музыка та же

Послушай, послушай, — мне кажется даже.

— Нет, вы ошибаетесь, друг дорогой.

Мы жили тогда на планете другой

И слишком устали и слишком стары

Для этого вальса и этой гитары.

Иду — и думаю о разном,

Плету на гроб себе венок,

И в этом мире безобразном

Благообразно одинок.

Но слышу вдруг: война, идея,

Последний бой, двадцатый век.

И вспоминаю, холодея,

Что я уже не человек,

А судорога идиота,

Природой созданная зря -

«Урра!» из пасти патриота,

«Долой!» из глотки бунтаря.

Хорошо, что нет Царя.

Хорошо, что нет России.

Хорошо, что Бога нет.

Только жёлтая заря,

Только звёзды ледяные,

Только миллионы лет.

Хорошо — что никого,

Хорошо — что ничего,

Так черно́ и так мертво́,

Что мертве́е быть не может

И черне́е не бывать,

Что никто нам не поможет

И не надо помогать.

Увяданьем еле тронут

Мир печальный и прекрасный,

Паруса плывут и тонут,

Голоса зовут и гаснут.

Как звезда — фонарь качает.

Без следа — в туман разлуки.

Навсегда? — не отвечает,

Лишь протягивает руки -

Ближе к снегу, к белой пене,

Ближе к звёздам, ближе к дому...

... И растут ночные тени,

И скользят ночные тени

По лицу уже чужому.

Легкий месяц блеснет над крестами забытых могил,

Томный луч озарит разрушенья унылую груду,

Теплый ветер вздохнет: я травою и облаком был,

Человеческим сердцем я тоже когда-нибудь буду.

Ты влюблен, ты грустишь, ты томишься в прохладе ночной,

Ты подругу зовешь, ты Ириной ее называешь,

Но настанет пора, и над нашей кудрявой землей

Пролетишь, и не взглянешь, и этих полей не узнаешь.

А любовь — семицветною радугой станет она,

Кукованьем кукушки, иль камнем иль веткою дуба,

И другие влюбленные будут стоять у окна,

И другие, в мучительной нежности, сблизятся губы.

Теплый ветер вздыхает, деревья шумят у ручья,

Легкий серп отражается в зеркале северной ночи

И, как ризу Господню, целую я платья края,

И колени, и губы, и эти зеленые очи.

Не спится мне. Зажечь свечу?

Да только спичек нет.

Весь мир молчит, и я молчу,

Гляжу на лунный свет.

И думаю: как много глаз

В такой же тишине,

В такой же тихий, ясный час

Устремлено к луне.

Как скучно ей, должно быть, плыть

Над головой у нас,

Чужие окна серебрить

И видеть столько глаз.

Сто лет вперед, сто лет назад,

А в мире все одно -

Собаки лают, да глядят

Мечтатели в окно.

Если б время остановить,

Чтобы день увеличился вдвое,

Перед смертью благословить

Всех живущих и всё живое.

И у тех, кто обидел меня,

Попросить смиренно прощенья,

Чтобы вспыхнуло пламя огня

Милосердия и очищенья.

Известны правила игры.

Живи, от них не отступая:

Направо — тьма, налево — свет,

Над ними время и пространство.

Расчисленное постоянство...

А дальше?

Музыка и бред.