И еще — если ты поэт, смотри чаще на ночные звезды. Если ты не поэт, все равно выходи на балкон и смотри. Быть может, когда-нибудь заметишь, как одна из звездочек тебе подмигнула. И пригласила в полет. Тут могут открыться подлинные моменты жизни. Не упусти мгновения.
А если у тебя нет балкона, и ты не поэт, и твоя голова редко поворачивается к звездам, тогда иди и смотри себе под ноги — и там можно увидеть в луже отраженную звезду. А ну, как подмигнет?
А еще у меня есть кот. Не простой. Философский, психологический, экзистенциальный. Зовут его Сократ. Он рыжий, старый и толстый.
Ему постоянно нужно утверждать и обозначать свое существование. Ему нужны прорезанные из обыденного пространства смыслы. И он прорезает их там, где можно и где нельзя. Чаще — последнее. Спинка дивана вся прорезана смыслами, кошачий туалет тоже, ковер с клочками рыжей шерсти, «кладбище» куриных костей под кухонным столом — все это Сократовские смыслы.
Иногда он специально будит меня по ночам, когда я валяюсь с похмелья, чтобы я разозлился, вышел из себя и «обозначил» его существование трепкой.
Сократ поднимается на лапах к моему уху, громко орет, потом стремглав убегает, прячется под диваном и скрипит. Одним словом, экзистенциальная сволота.
Увы, мне тоже необходимо утверждаться полными абсурда поступками — чтобы остро ощутить себя не каким-то мыльным пузырем или комариной единичкой, а человеком. Только не тем, который звучит гордо. Это оставьте для кудрявых мальчиков с гитарами, которые призывают пробивать лбами каменные стены. Экзистенциализм, мать его! Я твердо знаю смысл своей жизни, но не могу его осуществить в полной мере. Не могу избавиться от привычек, которые так же далеки от истины, как набор психологических свойств обезьяны от человека. Не правда ли, велика пропасть? Слишком даже велика.
Однако нужно жить. В мире с самим собой и постоянной вражде с миром.
И по возможности обозначать свое существование подлинными смыслами в открывающемся истиной пространстве.
И еще — если ты поэт, смотри чаще на ночные звезды. Если ты не поэт, все равно выходи на балкон и смотри. Быть может, когда-нибудь заметишь, как одна из звездочек тебе подмигнула. И пригласила в полет. Тут могут открыться подлинные моменты жизни. Не упусти мгновения.
А если у тебя нет балкона, и ты не поэт, и твоя голова редко поворачивается к звездам, тогда иди и смотри себе под ноги — и там можно увидеть в луже отраженную звезду. А ну, как подмигнет?
Психолог в большей степени адвокат, только не адвокат дьявола. Понять — совсем не означает простить. Понять — это охарактеризовать потаенные движения мыслей так, чтобы не возникало желания бросить в человека камень.
Постарайся быть в одном духе с тем, который не стал швырять в порочную женщину камень. Он просто сказал тихо: «Если есть кто-то из вас без греха, тогда брось в нее камень». Это было давно — так давно, когда в людях была совесть. На мгновение они заглянули в самих себя, и им стало стыдно. Они опустили камни на землю и ушли. А она осталась. Женщина подошла к человеку и спросила:
— И ты не осуждаешь меня?
— Нет, — сказал он. — Не осуждаю. Иди и впредь не греши.
... позвонил Ирине Сергеевне и пригласил в гости. Купил сухого вина в пакетах, много фруктов. Готовить я не люблю. Научился кое-чему в обстоятельствах вынужденных. Обхожусь малым. Мясо не ем, немного рыбы, овощи, фрукты. Когда приучаешь себя к небольшому количеству еды, организм насыщается быстро. Порой, на завтрак достаточно крутого яйца и крепкого чая с хлебцами.
Ирина Сергеевна гостья желанная. Я называю ее психологиней. То есть, не просто безличным профессионалом, а психологом-женщиной. Или женщиной-психологом. Так будет вернее. Потому что впереди все же женщина. В полнокровном понимании этого слова.
Давно забытые утра — когда просыпаешься не один. Приятно утомленный. В потоке холостяцкой праздности физическая близость сродни маленькому приключению. В возрасте за пятьдесят можно находиться внутри и снаружи психофизического удовольствия. Пропадает стремительность и автоматизм, появляется пикантная рассудительность. И юмор. И ирония. И наслаждение давно открытыми переживаниями. У тела есть своя память.
— Ты можешь расслабиться и ни о чем не думать? — спрашивает Ирина после утреннего променада в постели. — Закрой глаза, расслабься, положи руку на солнечное сплетение. Не думай ни о чем.
— Расслабился, — улыбаюсь я. — Положил руку на солнечное сплетение. Думаю о том, что ни о чем не думаю.
— Ты не умеешь ни о чем не думать?
— Не знаю. Я не думаю ни о чем в момент физического экстаза. Думает мое тело. Мозги не думают. Теперь я расслаблен, но совсем не думать не могу. Погружаюсь в небытие, но я-то понимаю, что это я погружаюсь. Если вытравить «я», что-нибудь получится. А зачем это? Что за дзен буддистские штучки?
— Не бойся. Ты не подопытный кролик. Я хочу достучаться до твоего упрямства. Ведь ты немножко презираешь современных психологов?
— О чем ты? Я давно никого не презираю. Во-первых, возношение омерзительно само по себе. А во-вторых, разве я совсем слеп? Думаешь, я не вижу иногда себя как бы со стороны? Только что хвоста пока нет. Рожки с копытами пробиваются.
......
— Понимаешь, откуда у людей проблемы? Понимаешь? — мягко и настойчиво формулирует вопросы психологиня, перебирая их нежно, как кошка мнет пуховый платок. При этом когти на раскрытых лапах распахнуты. — Если бы ты только мог представить себе целительную силу тренинга. Если бы мог. Откуда идут проблемы? Ты никогда не задумывался над этим? Откуда у человека появляются проблемы? У отдельного индивида. У социальной единички. У группы людей. Откуда?
— Откуда? — улыбаюсь я, разглядывая ее обнаженное тело. — Все проблемы отсюда. Не так ли? Из женщиииины…… — Моя ладонь распахивается, пальцы гусеничным ходом нежно семенят от ее солнечного сплетения вниз по косогорью. — От женщин рождаются мальчики, становятся мужчинами, политиками, правителями, диктаторами, тиранами, скверными мужьями. От них одни проблемы. Значит, во всем виноваты женщины, которые родили этих мужчин....
(Психологиня и психопат)
А еще у меня есть кот. Не простой. Философский, психологический, экзистенциальный. Зовут его Сократ. Он рыжий, старый и толстый.
Ему постоянно нужно утверждать и обозначать свое существование. Ему нужны прорезанные из обыденного пространства смыслы. И он прорезает их там, где можно и где нельзя. Чаще — последнее. Спинка дивана вся прорезана смыслами, кошачий туалет тоже, ковер с клочками рыжей шерсти, «кладбище» куриных костей под кухонным столом — все это Сократовские смыслы.
Иногда он специально будит меня по ночам, когда я валяюсь с похмелья, чтобы я разозлился, вышел из себя и «обозначил» его существование трепкой.
Сократ поднимается на лапах к моему уху, громко орет, потом стремглав убегает, прячется под диваном и скрипит. Одним словом, экзистенциальная сволота.
Половина второго ночи. Звезды висят над крышами домов как спелые яблоки. Кажется, руку протяни и сорвешь одну-две. Звезды большие и холодные. Молчат. Не живые какие-то. Им нет до меня никакого дела.
Не спится. А когда не спится, меня мучают мысли — самые разные. Лучше их куда-нибудь послать. В смысле собрать воедино и направить в творческий полет. Или крестовый поход на некоторую идею. Психологическую идею, потому что мое образование меня иногда теснит, как теснит плоть у монахов-затворников. Идею необходимо реализовать, иначе захочется напиться, а потом еще и еще. А жить нужно со смыслами. Где же эти смыслы найти? Из чего извлечь? Из серости однообразных будней? Не выходит. Квадратный корень из нуля будет нуль. Квадратный корень из единицы будет единица. Необходима иная система координат. Не Эвклидова. Из чего же извлекать смыслы? Вероятно, из того, что лучше получается. Говорят, что раньше я был неплохим психологом — пока психология не начала теснить. То есть, перестала давать смыслы. Одна бессмыслица. А я не могу жить без острого переживания жизни. Если в мою жизнь долго не приходят смыслы, я начинаю благородно бунтовать...
Ночью позвонила Ирина Сергеевна. Прервала сон, в котором я беседовал с Сократом о пользе ритуала в работе торговца мясом на рынке. Я утверждал, что можно не замечать свиных голов и запаха крови, и вынашивать философскую мысль. Он смеялся над моей наивностью. И убеждал не отдаваться в рабство звериному цеху. Разве не льется там, как на ристалищах, кровь и пот? Нет, улыбался я, это не битва. Это ритуал языческого жертвоприношения. Я жрец, а не раб. Я разрубаю и режу сакральный продукт, а не расчленяю трупы животных. Играю в жертвоприношение, оттачиваю ритуал, как Спиноза увеличительные стекла. Но сердце мое остается не тронутым. Кровь чуждого ритуала не касается моего ума. А халат? Что ж. Халат отдам в стирку. Или сброшу его, как змеи скидывают старую кожу.
— Не лукавь сам с собой, — отвечал Сократ. — Клянусь собакой, ты не сможешь оградить свой внутренний мир от рыночного смрада. Ты слишком слаб для этого. Чересчур раним, хоть и не поэт. Мясной цех не для тебя. Иди в церковь и напросись временно сторожем. Это твое.
— В церковь? Хм. Сторожем? Но там нельзя шлифовать линзы. Невозможно оттачивать ритуал там, где Христос изгнал бичом торговцев. В церкви нельзя быть работником. Можно только служить. А я не готов. Клянусь собакой, Сократ, я не готов. Если хочешь жить в свободе, научись служить. Во мне мало терпения, Сократ. Много праздности и мало терпения. Возможно, я возьмусь за редакцию текста пьесы. И на этом заработаю. Я подумаю.
И тут раздался звонок Ирины. Сон оказался в руку.
Тревожным голосом она сказала:
— С дочкой проблема. Заперлась в ванной, рыдает. Вечером пришла пьяная. Заявила, что я неправильно ее воспитала. Сказала, что я отняла у нее возможность быть счастливой. Что она никогда не будет счастлива, потому что я не научила ее счастью. Каково это слышать матери?
— Из-за чего все это? Накопилось? Или реакция на событие?
— И реакция, и накопилось. Какой-то режиссер бросил ее. Сказал ей, что она молодая. И ее нужно всему учить. А чему всему?
— Чему? Ох, уж эта Мельпомена. Полагаю, не театральному искусству. Где она сейчас? В ванной?
— Да. Затихла. Я переживаю. Не сделала бы с собой что-нибудь. Глупенькая.
Я поднялся с постели и подошел к ноутбуку. Открыл электронную почту, нашел файл с текстом пьесы «Самоубийцы».
— Что там, в ее пьесе? — спросил я. — Не успел прочитать. Что там с героиней?
— Вскрывает вены, — упавшим голосом ответила Ирина Сергеевна. — Что делать? Ломать дверь?
— Ломай. Я посижу на телефоне.
.....
Люди влюбились в актерство. Лицедеи — зачинатели мод. Лицедеи — дома на песке. Открой ленту новостей и упрешься глазами в муть и шелуху, которая называется жизнью...
(Психологиня и психопат)
А преподобный Варлаам? Вот уж поистине фигура любопытная, глубокая, русская. Жил такой человек в эпоху Ивана Грозного. Обретался где-то на Севере. Служил священником в небольшом храме. Звали его в ту пору Василий. Упоминался его горячий нрав, чистота веры, бесстрашие в духовном делании. Коль подвижник силен, значит, и бес не дремлет. Боролся молодой батюшка с идолопоклонством местных рыбаков. Бес не выдержал, ушел, обещав отомстить подвижнику. Внушил он Василию, что жена его совершила грех прелюбодеяния. Вроде как сам Василий это своими глазами увидел. Решил «отчитать» матушку, совершить церковный обряд. А во время обряда — случайно ли, не случайно ли? — вонзил иерейское копье, которым святое причастие в алтаре готовят, в сердце любимой жены. То ли бес так хитро все разыграл, то ли ревность в молодом священнике взыграла, но матушка была ни в чем не виновата.
Закопал тело супруги на погосте. Сам отправился к духовнику в монастырь. Игумен дал ему новое имя Варлаам и наложил странную епитимию. Приказал выкопать тело, усадить в лодку и водить ее вдоль берега Баренцева и Белого морей. И поститься, молиться до тех пор, пока тело супруги не истлеет. Три года Варлаам покорно исполнял наказ игумена, терпел голод и холод, молился, сокрушался. Наступил день, когда был прощен инок. Посылаются в таких случаях особые знаки. В узком водном проливе, в котором из-за морских червей гибли суда и люди, Варлаам сумел провести лодку. «Корабельные сверлила» отступили из тех мест, что и было свидетельством прощения. Совершилось чудо.
Я не считаю это повествование сказкой. В иносказательной форме изложена история настоящего покаяния, которое меняет человеческую душу как матрицу.
С точки зрения психологии, многое понятно: человек, который совершает грех, испытывает сильное психофизическое воздействие. Чем сильнее грех, тем глубже рана. Если рану не лечить раскаянием, а втягивать в ноздри порошок или заливать боль вином, грех на время перестает ощущаться. Но рана не затянута, она кровоточит. Бывают глубокие переживания греха, сильное раскаяние, которое заставляет человека измениться по существу. Не может он быть прежним. Дано это не всем.
И я одеваюсь. Медленно, тихо, плавно. И в темноте. Шарю рукой в углу прихожей, нащупываю рабочую спецовку, надеваю ее, в сапоги попадаю не с первого раза, но сверху. Наклоняться нельзя. Опасно. Поясница трещит как электричество, а склонять голову рискованно. Все из меня трехсоставного может хлынуть вовне. У двери на мгновение задерживаюсь, шепчу какие-то молитвы. Ангелы меня не слышат. Я знаю это. Никто не хочет слышать человека в аду. Потому что дверь ада изнутри запирается. Я открываю дверь и делаю шаг в подъезд. Сверху льется православное радио. Полуслепая бабушка Дуся каждое утро включает радио с церковными песнопениями и делает это так, будто она не полуслепая, а полу глухая. Бабушка Дуся была знакома с моими родителями. Пять лет назад я мог бы занять у нее денег, и она бы дала мне, не боясь обмана. Теперь не даст. Я обманул ее надежды. Пообещал сварить крест на могилу мужа, взял деньги авансом, но не сварил. Пришел больной на работу через лазейку в заборе, упросил мужиков дать мне три металлических бруска из кузницы, выложил перед бабкой в форме креста и выманил у нее оставшуюся сумму. Деньги проколол, а про сварку забыл. Теперь у нее в квартире валяются бруски для креста, а я не могу занять у нее денег. Впрочем, наверное, смог бы, если захотел. Не хочу – стыдно. Время ушло, когда я умел без стыда просить в долг деньги. Это было по молодости, когда совесть умела симулировать эмбриональную шизофрению. То есть когда моя душа на мгновение превращалась в совершеннейшее дитя, не ведающее ни стыдливости, ни угрызений. Тогда я мог просто прийти и попросить. А теперь нет. Мнусь перед дверями, покрываюсь краской стыда, не знаю, что сказать. Вроде как знаю, что отдам, но просить не могу. Возраст. Проклятущая деликатность души, которая с годами только усугубляется и становится очевиднее.
А потом им захотелось броситься в холодную воду; они купались, дурачились, играли, как дети. И со стороны могло показаться, что так счастливо могут резвиться лишь Последние оставшиеся на земле Влюбленные мужчина и женщина. Потом они прилегли на песок, и Веронике стало холодно.
— Согрей меня, милый, — попросила она и протянула свои хрупкие руки.
Алексей нежно взял их и повел Веронику за собою туда, где солнце замедляет свой ход, и приостанавливается время для того, чтобы мужчина и женщина, став единым, наслаждались собой как можно дольше. Пропало время в четвертом измерении. Провалилось в недра любви. Земля остановилась для того, чтобы исполнить великую прихоть рыжеволосой озорной девушки с круглым личиком. И все слилось в одном молчаливом экстазе любви: и природа, и река, и лес вдали, и облачка, и солнце, похожее на большой оранжевый сон Алексея. И дыхание одного стало дыханием другого. И мир перестал быть. И время окончательно исчезло.
Cлайд с цитатой