Джонатан Страуд

— Ну да, конечно! — рявкнула Китти. — Тебе хорошо!

— Думаешь? — Мальчик окинул себя взглядом.

Он сидел прямо, аккуратно скрестив ноги, на манер египетского писца.

— С тех пор как умер Птолемей, прошло две тысячи сто двадцать девять лет, — сказал он. — Ему было четырнадцать. Восемь мировых империй вознеслись и пали с тех пор, а я всё ещё ношу его облик. Как ты думаешь, кому из нас лучше?

Да-да, согласна, эти пакетики с чаем не защитят вас так же надежно, как серебряный кончик рапиры или неожиданно вырвавшийся из банки шквал ослепительного огня, но есть в них нечто более важное. Чай поможет вам сохранить рассудок — вот так, не больше и не меньше.

Идеальная пропаганда: вместо того чтобы отвергать страхи народа — сдержанно признать их.

Свет вокруг потух, мое сознание неслось прочь — Иное Место притянуло меня к себе. Гневно, вопреки своей воле, принял я последний дар Птолемея.

Имена — дело серьезное, их важно иметь и опасно терять.

На войне волшебники всегда приберегают для себя самую опасную работу — как правило, они отважно обороняют большие запасы еды и вина в нескольких милях от линии фронта.

Если я нарушу эту клятву, пусть верблюды втопчут меня в песок и пусть меня разбросают по полям вместе с навозом! — Это древняя египетская клятва. Будьте с ней поосторожнее — она неизменно срабатывает.

Каждая империя думает, что уж она-то не такая, как другие, что с ней-то такого не случится. Они забывают уроки прошлого, даже самые свежие.

— Да, это было полезно.

—  В самом деле?

— Нет. Иронизирую. Или это называется сарказм? Никогда не понимал разницы.

— Ирония умнее, сарказм ядовитее. Очевидно, это скорее сарказм.