— Но их же всех перебьют!
— Мы здесь не для того, чтобы спасать этих людей.
— Но их же всех перебьют!
— Мы здесь не для того, чтобы спасать этих людей.
— Сато убьёт множество людей!
— Тогда почему ты всё ещё в Японии?
— А?
— Люди каждый день где-то умирают. Из-за войн или голода. Почему не пытаешься их спасти?
Он настолько смирился с неизбежной скорой смертью, что мысль о возможном спасении показалась почти мучительной.
— Ты уже шестой раз мне жизнь спасаешь.
— Я скоро помру, найди себе другую няньку.
— Смерть — моя невеста.
Я смахиваю бокал со стола и несусь прочь, прочь – куда? – к людям, к людям, к свету, к свету, – только прочь отсюда; затравленный ноябрьским ужасом, этой туманной могилой безысходности, несусь туда, где свет, шум, люди, где громко звучит музыка и раздается смех, и я пью и пью, пока хмель своими мягкими топориками не сваливает меня с ног…
Когда читаешь эпитафии, возникает ощущение, будто бы спасти мир можно, только воскресив мертвых и похоронив живых.
Смерть пришла за мамой неожиданно, быстрее, чем она могла ожидать. Теперь я всегда жду, что она придет и за мной, быстро, из ниоткуда. Когда пришли всадники, я была готова, отец, я не боялась. К тому же, я верила, что ты придешь за мной. И я была права.