Я верю в две вещи. В доброту святых и в то, что придёт кто-то ещё.
Позднее я поняла, что в этом переменчивом мире вера и надежда связаны и неразделимы как канат и якорь. Веру нельзя подвергать сомнению. В ней нужно жить.
Я верю в две вещи. В доброту святых и в то, что придёт кто-то ещё.
Позднее я поняла, что в этом переменчивом мире вера и надежда связаны и неразделимы как канат и якорь. Веру нельзя подвергать сомнению. В ней нужно жить.
— Верь, — сказала она. — Все пройдет. Даже если очень плохо — это когда-нибудь кончится. Ничто на свете не вечно.
Церковь — это дело рук людских. При слове «церковь» я вижу толпы фанатиков, рьяно рвущихся исполнять божью волю. А в глазах убийц слишком много религии. Святость — она в твоих делах. В защите тех, кто не может за себя постоять. И в милости, что господь являет. Святость здесь (показывая на голову) и здесь (показывая на сердце), и от твоих решений зависит, благочестив ты или нет.
В моем незнаньи — так много веры
В расцвет весенних грядущих дней,
Мои надежды, мои химеры,
Тем ярче светят, чем мрак темней.
— Я ангел, я пойму, когда мои крылья вернутся.
— А до тех пор что? Ты такой же смертный, как и я? Разве нет?
— Ну, наверное, ты права. Если бы я умер прямо сейчас, я не уверен, что попал бы в рай.
— В таком случае, для меня точно никакой надежды нет.
— Вот здесь-то и надо верить, Шарлотта. Проявить надежду в безнадежные времена.
— Но вера... Ангел ты или нет, мне кажется ты абсолютно ничего не знаешь, как и я. Может, мы с тобой не такие уж и разные.
В холодных небесах
Вишнёвым цветом притворился
Порхающий снежок,
И на один короткий миг
Слегка повеяло весною.
В наступившей всеобъемлющей тишине я перестаю обжигаться словами чужими.
Во мне есть музыка.
Во мне есть Я.
Размашистым почерком пишут родные.
Все вернется к началу.
В бескрайний момент.
Оттуда есть выбор, где просыпаться.
Слышишь ты музыку?
Слышишь свой свет?
Этого хватит, чтоб вновь улыбаться.