Что мы знаем? Кто говорит?
Мы бьемся во мраке, мы сидим в сверхъестественном по самую шею. Мы играем с богами в прятки. Мы ничего не знаем, ничего, ничего.
Что мы знаем? Кто говорит?
Мы бьемся во мраке, мы сидим в сверхъестественном по самую шею. Мы играем с богами в прятки. Мы ничего не знаем, ничего, ничего.
— Ваша профессия?
— Поэт.
— В карточке сказано «писатель».
— Это почти тоже самое.
— Тут не существует «почти». Что вы подразумеваете под словом «поэт»?
— Это значит писать, не будучи писателем.
— Если бы я могла говорить...
— Мне кажется, что для особы, которая может не говорить, ты говоришь много. Много! Слишком много!
Где это видано, чтоб женщина, с плачем выбежав из-за стола, не вернулась снова за стол?
Вера подразумевает возможность сомнения. Где есть вера, там есть место и сомнению. Знание исключает сомнение. Ведь вы не сомневаетесь, что яблоко, брошенное вами, упадет на землю? Вы в это не верите, а просто знаете.
Книг теперь такая тьма,
Что нужную средь них найдёшь едва ли;
А прочитав толстенные тома,
Знать будешь менее, чем знал вначале.
— Ты считаешь меня много-ученым? — спросил как-то Конфуций ученика.
— А разве нет? — ответил тот.
— Нет, — сказал Конфуций, — я лишь связываю все воедино.
Он оказался обычным интеллектуалом. Голова большая, знаний много, а мысли ни одной. Пришлось аннигилировать.