Весь мир в принципе — одна сплошная посредственность; ты же представляешь собой посредственность, поскольку являешься частью этого мира.
Мир вокруг продолжал вертеться — только я, казалось, совершенно не двигался с места.
Весь мир в принципе — одна сплошная посредственность; ты же представляешь собой посредственность, поскольку являешься частью этого мира.
Мир вокруг продолжал вертеться — только я, казалось, совершенно не двигался с места.
Брось ты, ей-Богу: не бывает ее, работы от чистого сердца. Нигде ты ее не найдешь. Это все равно, что пытаться дышать от чистого сердца или мочиться от чистого сердца в сортире!
А может быть, я просто по-ошибке распахнул не ту дверь и забрёл куда-то не туда — но слишком далеко, чтобы отступать назад. А раз уж ошибся дверью, так хоть веди себя прилично.
Каким-то инстинктом я почувствовал: она исчезла из дома. Её здесь больше нет.
Она исчезла — это незыблемый факт. Не гипотеза, не одна из возможных версий происходящего. Её действительно больше здесь нет. Сам воздух этого дома — воздух, насыщенный пустотой, — говорил мне об этом.
Воздух, которого я до тошноты наглотался в своей квартире за те пару месяцев, когда жена уже ушла, а с подругой мы ещё не встречались.
С утра как проснулся — так и чувствовал постоянно: внутри у меня — овца. Очень естественное ощущение.
Мир так огромен, а тебе нужно совсем мало, чтобы укрыться, — всего ничего, но и этого крошечного клочка пространства нигде нет.
По большому счёту, наш народ всегда состоял из бедных людей, которым всю жизнь казалось, что из бедности можно как-нибудь вырваться...