Он поэт, он на белом свете живет!
Весенний ветер, чистое чутье,
И небо плетью рушится на плечи.
Нет уговоров, каждый гнет свое,
Я нарушаю заповеди речи.
Он поэт, он на белом свете живет!
Весенний ветер, чистое чутье,
И небо плетью рушится на плечи.
Нет уговоров, каждый гнет свое,
Я нарушаю заповеди речи.
В этом возрасте только одно и возможно,
если честно: описывать собственный опыт.
Абсолютного нет. Субъективное ложно,
субъективное — жалобы, вздохи и шепот.
Жизнь ушла к последней точке
и вернулась невзначай.
В стихотворной звонкой строчке
на руках её качай!
С возвращеньем, с возвращеньем
в мир лишений и даров,
в мир прощаний и прощений,
бездорожья и дорог.
Вот плюну на всё и уйду без оглядки,
И жизнь, что всегда оставлял на потом,
Взахлёб стану пить, буду в чистой тетрадке
Писать очень просто об очень простом.
Пусть я умру — но только бы запелось!
Ценою жизни спеть — вот это смелость!
Под шелест крыл и синих парусов
Моей мечты — я умереть готов.
Преображенья сладостная жуть -
Единственный необратимый путь.
Ночь тишиной заполнена до краю.
Царь и поэт, я с песней умираю,
О тени вечные! А лиру вам
Я отдаю... В предание векам
Она войдёт, светясь средь длинных трав,
Ещё луною быть не перестав...
Живу, как хочу, — светло и легко.
Я зла не имею. Я сердцу не лгу.
Живу, как умею. Живу, как могу.
На площади стреляют поэтов. На главной площади нервные люди с больными глазами находят своё бессмертие. Но бессмертие пахнет могилой, это эхо молчания в затхлых залах вечной немоты, это плесень апатии, это мгновение, ставшее тягучей, душной, статичной вечностью. На площади люди слизывают с побледневших пересохших губ вкус жизни, запоминая его навсегда, влюбляясь в яростную боль, несущую в себе семена любви и экстатичной жажды вдохнуть в пробитые легкие хотя бы ещё один глоток солёного воздуха. На площади люди отчаянно смотрят в небо, судорожно понимая, что человеческая смертность — всего лишь залог остроты чувств, горячности идей, вечного стремления успеть, не жалея себя: жить, любить, дышать, смеяться, кричать в распахнутые окна, подставлять неумолимо стареющее лицо дождям, ветрам, снегопадам, солнцу... Потому что в конце этого предложения будет точка, восклицательный знак, а не шлейф уходящего в никуда многоточия. На площади стреляют поэтов. И поджарые животы в предчувствии пули прячут в чреве своём несказанные слова, тяжёлым комом поднимающиеся к сжимающемуся горлу, вырывающиеся в холодный воздух хрипом последних итогов. На площади, где стреляют поэтов, стоит мальчик. И небо давит на него, и снег кажется каменным, и тишина пугает... И он пишет на изнанке собственной души детскую мораль взрослой сказки: Бог создал нас разными. Смерть — сделала равными.
Стало страшно читать и писать,
К нелюбови людской прикасаться -
Потерявший желанье спасать
Обретает желанье спасаться.
Обидно, как видно, дела наши плохи.
Что пишут поэты на чистом листе?
В их новых твореньях не слышно эпохи,
Всё охи да вздохи, как дань суете.