Нюдо Саки-но Кампаку Дайдзе Дайдзин

Другие цитаты по теме

Над смертью тоже надо смеяться. Особенно в моём возрасте. Я чувствую запах этой паскуды за каждой дверью, ощущаю её дыхание на подушке, когда выключаю свет. Над смертью тоже надо смеяться.

Потеряла красоту

роза в стакане.

Словно перечитывала

всю ночь

с фронта похоронку.

И не стоит под старость бояться

Или верить надежде пустой,

Что нездешние сны нам приснятся

За последней, за чёрной чертой.

По дороге шагая осенней,

Не страшись убывающих дней, -

Перед тьмою сгущаются тени,

Но во тьме не бывает теней.

Ангелы шмонались по пустым аллеям

парка. Мы топтались тупо у пруда.

Молоды мы были. А теперь стареем.

И подумать только, это навсегда.

Был бы я умнее, что ли, выше ростом,

умудренней горьким опытом мудак,

я сказал бы что-то вроде: «Постум, Постум...»,

как сказал однажды Квинт Гораций Флакк.

Но совсем не страшно. Только очень грустно.

Друг мой, дай мне руку. Загляни в глаза,

ты увидишь, в мире холодно и пусто.

Мы умрём с тобою через три часа.

В парке, где мы бродим. Умирают розы.

Жалко, что бессмертья не раскрыт секрет.

И дождинки капают, как чужие слёзы.

Я из роз увядших соберу букет...

Вот и сегодня

до дому еле дополз -

скоро уж, видно,

выйду из этих ворот,

чтобы назад не прийти...

Прошла-пролетела мечтаний пора,

Душа одряхлела. В кармане дыра.

Зато в шевелюре полно серебра.

Ушедших друзей вспоминаю в тоске.

А грезы, как звезды, дрожат вдалеке.

А смерть караулит меня в кабаке.

Долгие рыдания

скрипок

осени

ранят моё сердце

печальной

монотонностью.

Всё сжимается

и бледнеет, когда

пробивает его час,

я вспоминаю

прежние дни

и плачу.

И я ухожу

с осенним ветром,

который меня

носит туда-сюда,

подобно

мёртвому листу.

Я кончаю жизнь банально-стародевически: обожаю котенка и цветочки до страсти.

Счел господь нас достойными кары,

Тяжки божьей десницы удары.

Смерть забыла — кто юный, кто старый,

Полыхают повсюду пожары.

Ах, как жаль, что пришло это горе, -

Разлученным не свидеться вскоре.

Гибнут гоноши, тонут, как в море,

Стынут слезы у женщин во взоре.

Ангел смерти мечом своим длинным

Сносит головы жертвам невинным,

А они, как цветы по долинам…

Стонет мать над загубленным сыном.

Кто опишет несчастия эти?

Худших зол не бывало на свете,

На порогах родительских дети

За ничто погибают в расцвете.

Войте, жалуйтесь: днесь и вовеки

Надо зло умертвить в человеке,

Плачут горы, деревья и реки,

Мудрецы на земле, что калеки.

Пали воины — цвет молодежи,

Те, кого обожали до дрожи,

Те, чьи брови на арки похожи,

Огнеглазые в куртках из кожи.

И диаконы, что ежечасно

Пели богу хвалу сладкогласно,

Смерть вкусили. Роптанье напрасно,

Лишь в могиле лежать безопасно.

Страшный суд совершается ныне,

Но заступника нет и в помине…

Черный ангел уносится в дыме

С новобрачными, а не седыми.

Некий юноша, шедший на муку,

Плакал, с жизнью предвидя разлуку,

Был бы рад он хоть слову, хоть звуку,

Но никто не подал ему руку.

И сказал он: «Тоска меня гложет,

Смерть состарить до срока не может,

Я — зеленая ветка, — быть может,

Кто нибудь уцелеть мне поможет.

Мне не в пору могила-темница,

Сто забот в моем сердце теснится,

Сто желаний запретных толпится,

Лучше б дома мне в щелку забиться!»

И к отцу он воззвал: «Ради бога,

Помоги мне прожить хоть немного,

Мне неведома жизни дорога,

Злая смерть сторожит у порога!»

Горько молвил отец: «Вот беда-то, -

Ни скотины на выкуп, ни злата;

Мог себя запродать я когда-то,

Но за старца дадут небогато».

И подобно другим обреченным,

Сын свалился на землю со стоном:

Вспомнил детство, свечу пред амвоном,

Вспомнил солнце, что было зеленым…

И глаза его скорбь угасила,

И исчезла из рук его сила,

И лицо словно маска застыло,

Неизбежною стала могила.

Тут и молвил он: «Отче и братья,

Лишь молитвы могу с собой взять я,

Умоляйте же все без изъятья,

Чтоб господь растворил мне объятья».

А потом, отдышавшись немного.

Стал просить он служителей бога;

«Помолитесь и вы, чтоб дорога

Довела до господня порога!»

Я епископ Нагаш, раб единой,

Видел сам все страданья Мердина,

Слышал сам его жителей стоны,

Шел сквозь город в печаль погруженный.

По большому армянскому счету,

Год стоит у нас девятисотый.

Приказал я молиться причету,

Позабыл про иные заботы.

И тот, кто не видел её годами,

И те, кто с ней рядом, бок о́ бок жили,

Все к ней сегодня пришли с цветами,

И рядом у ног её их сложили.

Стояли торжественные корзины,

От младшего сына, от старшего сына.

Плача, склонялась над ней невестка,

Та, что не раз отвечала дерзко.

И внук, что ленился очки подать ей,

Свежие листья ей клал на платье,

И, подобревшей рукой соседка

Вдруг положила хвойную ветку.

Люди кольцом стояли в печали,

Плакали, думали и молчали.

Стыли от стужи цветы живые,

Так много их у неё впервые.

А если б она их увидеть могла бы,

Взять, разобрать и поставить в вазы,

Может, из сморщенной, старой, слабой

Стала б красивой и сильной сразу.

И мне захотелось уйти из круга!

Сказать что все эти букеты лживы!

И крикнуть — дарите цветы друг другу

Сейчас, сегодня, пока мы живы!