— Ты хоть душу-то любишь во мне? Душу — любишь?
— Сердцем, — орёт, — сердцем — да, сердцем люблю твою душу, но душою — нет, не люблю!
— Ты хоть душу-то любишь во мне? Душу — любишь?
— Сердцем, — орёт, — сердцем — да, сердцем люблю твою душу, но душою — нет, не люблю!
Я вас понимаю, да. Я всё могу понять, если захочу простить... У меня душа, как у троянского коня пузо, многое вместит. Я всё прощу, если захочу понять. А я понимаю...
Случалось, конечно, случалось, что и она была ядовитой, но это всё вздор, это всё в целях самообороны и чего-то там такого женского — я в этом мало понимаю. Во всяком случае, когда я её раскусил до конца, яду совсем не оказалось, там была малина со сливками.
— Вы думаете, я не знаю, что, лежа в моих объятиях, вы представляли себе, будто я — Эшли Уилкс? Приятная это штука. Немного, правда, похоже на игру в призраки. Все равно как если бы в кровати вдруг оказалось трое вместо двоих. О да, вы были верны мне, потому что Эшли вас не брал. Но, черт подери, я бы не стал на него злиться, овладей он вашим телом. Я знаю, сколь мало значит тело — особенно тело женщины. Но я злюсь на него за то, что он овладел вашим сердцем и вашей бесценной, жестокой, бессовестной, упрямой душой. А ему, этому идиоту, не нужна ваша душа, мне же не нужно ваше тело. Я могу купить любую женщину задешево. А вот вашей душой и вашим сердцем я хочу владеть, но они никогда не будут моими, так же как и душа Эшли никогда не будет вашей. Вот потому-то мне и жаль вас.
Тревога поднималась с самого днища моей души, и невозможно было понять, что это за тревога, и откуда она, и почему она так невнятна...
Отец мой непрестанно мне твердил одно и то же: имей сердце, имей душу, и будешь человек во всякое время. На все прочее мода: на умы мода, на знания мода, как на пряжки, на пуговицы.
... знаешь ли ты, какая разница между сердцем и душой? Когда мы обратим наш внутренний взгляд на свое сердце, мы увидим его таким, какое оно в данный момент. Когда же посмотрим в нашу душу, она окажется такой, какой была много тысяч лет назад, а не такой, какая она сейчас, потому что именно столько нужно нашему взгляду, чтобы добраться до души и рассмотреть ее.
О, самое бессильное и позорное время в жизни моего народа — время от рассвета до открытия магазинов!