Она прижала к себе мальчика с той силой, которую открыли и измерили рабочие в лагерях уничтожения, — разгружая камеру, они никогда не пытаются отделять тела обнявшихся близких людей.
Долгие муки проходит душа, пока годами, иногда десятилетиями, камень за камнем, медленно воздвигает свой могильный холмик, сама в себе приходит к чувству вечной потери, смиряется перед силой произошедшего.
Всё живое — неповторимо. Немыслимо тождество двух людей, двух кустов шиповника... Жизнь глохнет там, где насилие стремится стереть ее своеобразие и особенности.
Мы привыкаем, что кто-то живёт рядом, для нас становится нормой быть любимым кем-то, что о нас кто-то заботится постоянно и на него можно свалить все рутинные домашние дела! И кажется, что так будет всегда, но в том-то и дело, что всегда не бывает в нашем конечном мире. Можно так и не успеть научиться быть благодарным, а потом ненавидеть себя за то, что не целовал эти руки и глаза.
Жизнь — ценная штука. Рядом со мной не оказалось никого, способного отговорить меня от этого отчаянного шага, — такого быть не должно. Рядом всегда должны находиться близкие люди. И знать, что у тебя на душе.
— Не знаю, не знаю, — торопливо сказала она, — есть такой женский характер — якобы податливый, якобы жертвенный. Такая женщина не скажет: «Я сплю с мужиком, потому что мне хочется этого», а она скажет: «Таков мой долг, мне его жалко, я принесла себя в жертву». Эти бабы спят, сходятся, расходятся потому, что им того хочется, но говорят они совсем по-другому: «Это было нужно, так велел долг, совесть, я отказалась, я пожертвовала». А ничем она не жертвовала, делала, что хотела, и самое подлое, что эти дамы искренне сами верят в свою жертвенность. Таких я терпеть не могу! И знаете почему? Мне часто кажется, что я сама из этой породы.
Праздники — вообще дурацкое время для близких. Сколько разочарований, обид, обманутых ожиданий! А в качестве компенсации — неловкое топтание на кухне и бубнеж: «Ну ладно тебе, свои ж люди».
Опусти... сын мой. Я здесь не для того, чтобы сражаться с тобой. Всё кончено. Пришло время сложить оружие... и жить.
Личная невиновность — пережиток средних веков, алхимия. Толстой объявил — нет в мире виноватых. А мы, чекисты, выдвинули высший тезис — нет в мире невиновных, нет неподсудных. Виноват тот, на кого выписан ордер, а выписать ордер можно на каждого. Каждый человек имеет право на ордер. Даже тот, кто всю жизнь выписывал эти ордера на других. Мавр сделал свое дело, мавр может уйти.
Ведь наша человечность всегда по-сектантски непримирима и жестока. От Аввакума до Ленина наша человечность и свобода партийны, фанатичны, безжалостно приносят человека в жертву абстрактной человечности.
Cлайд с цитатой