Алатка никогда не удирала, если ее звали на помощь, каким бы противным ни был зовущий.
Если не знаешь, что врать, говори правду.
Алатка никогда не удирала, если ее звали на помощь, каким бы противным ни был зовущий.
– Вы тоже не чужды интереса к непонятному, иначе зачем бы вам ездить в Гальтару и зубрить забытый алфавит.
– Я, кажется, уже объяснял. В детстве меня запугали изначальными тварями, а я предпочитаю схватить страх за шиворот и посмотреть ему в глаза. Это очень помогает.
Есть одна песенка… Как-то я играл её всю ночь, чтобы унять судьбу. Утром я увидел, что гитара в крови, но судьба продолжала смеяться, я сыграл её смех. Или плач? С этой судьбой никогда ничего не поймёшь, поэтому и приходится решать. За неё, за себя, за других.
Верность из невозможности измены — хоть мужчине, хоть знамени, хоть чести — стоит недорого.
Безотчетная, глупая и несвоевременная ярость вырвалась откуда-то из юности, и унять ее не вышло.
Жизнь полна таких возможностей, что умирать, болеть и проигрывать войны просто неприлично.
За века из благих нитей дурные ткачи соткали жуткую картину. В ней слабым можно все, а сильным нельзя ничего, но мир держат сильные, и они нуждаются в защите во имя тех же слабых.
Идём, – потребовал Райнштайнер, – я помогу тебе собраться. В таком состоянии ты не можешь не забыть что-нибудь нужное, например, голову.
Мироздание — это ещё не мир, а предсказание — не судьба! То, что пытается нами играть, может отправляться хоть в Закат! Мы принадлежим не ему. Мы сами из себя создаём перламутр. Из боли, из раны, из занозы рождается неплохой жемчуг, сударыня, и он принадлежит нам, а не тому, что нас ранило.