Диана Гэблдон. Чужестранка

— Вы хорошо знаете капитана? — неожиданно спросил он.

— Хуже, чем вы, — ответила я. — Я видела его до этого всего один раз, да и то случайно. мы не пришлись друг другу по вкусу.

К моему удивлению, суровое лицо Дугала смягчилось.

— Не могу сказать, что и мне он сильно по душе, — сказал он.

Побарабанил пальцами о край каменной ограды водоема, о чем-то размышляя, и повернулся ко мне.

— А кое-кто о нем весьма высокого мнения. Дескать, храбрый солдат и прекрасный воин.

Я подняла брови.

— Поскольку я не генерал английской армии, на меня эти качества не производят впечатления.

Другие цитаты по теме

— Нет, барышня, вы ошибаетесь, позвольте вам сказать. Воображение — вещь хорошая, но видеть как человека хлещут по голой спине, — это совсем другое. Скверная штука, рассчитанная на то, чтобы сломить человека, да часто оно так и бывает.

— Но не Джейми.

Я держалась скромно, тактично, разумно, не выставляя себя на первый план, оделась сверхаккуратно и неброско – словом, истинный идеал супруги преподавателя и члена совета колледжа. Ровно до того момента, как подали чай.

Вспомнив об этом, я повернула руку ладонью вверх и посмотрела на длинный волдырь, пересекающий основания четырех пальцев. В конце концов, это же не моя вина, что мистер Бейнбридж, вдовец, пользовался дешевым жестяным чайником для заварки вместо фарфорового или фаянсового. И не моя вина, что он любезно попросил меня разлить чай. и тем более не моя вина, что матерчатая прихватка оказалась с дырой и раскаленная ручка чайника вступила в непосредственный контакт с рукой.

Нет, решила я. бросить чайник – совершенно естественная реакция. Чайник упал на колени мистеру Бейнбриджу – это просто несчастная случайность: куда-то же я должна была его бросить. Беда лишь в том, что я выкрикнула: «Чертов затраханный чайник!» – да и еще таким голосом, от которого мистер Бейнбридж, в свою очередь, испустил громкое восклицание, а мой Фрэнк кинул на меня уничтожающий взгляд поверх блюда с пшеничными лепешками.

— Вы и в самом деле видели это?

— О да! и скажу я вам, барышня, видеть, как мужчин порют плетьми — зрелище не из приятных. Мне, к счастью, не довелось испытать такое самому, но думаю, что ожидать своей очереди тоже не сладко. Наблюдать, как хлещут плетьми кого-то, в ожидании того же для себя... не приведи боже!

Как и многие люди, я с ужасом слушала рассказы и сообщения, доходившие из послевоенной Германии — о депортациях и массовых убийствах, о концентрационных лагерях и крематориях. И так же, как многие другие делали это и будут делать еще долгие годы, я спрашивала себя: «Как могли люди допустить такое? Они должны были знать, они видели эшелоны, видели заборы, видели дым. Как они могли оставаться в стороне и ничего не делать?» Но теперь я поняла.

Хорошо сформулированная гипотеза куда лучше, нежели плохо описанный факт.

Я еще раз поблагодарила его, остановившись возле его временного ложа, перед тем как удалиться в свое вонючее убежище, но он только махнул небрежно рукой в ответ на мои слова.

— Не такая уж это бескорыстная услуга с моей стороны, — сказал он. — Мне лучше не попадаться им на глаза.

Я совершенно позабыла о том, что у него есть свои резоны держаться подальше от английской солдатни. Но мне тут же пришло в голову, что гораздо удобнее и безопаснее он мог бы устроиться на ночлег в теплой конюшне, нежели у моей двери на полу.

— Но ведь сюда может кто-нибудь прийти, — сказала я, — тогда вас обнаружат.

Он вытянул длинную руку и прикрыл распахнутый ставень. В коридоре стало темным-темно, и Джейми обратился в некую бесформенную массу.

— Они не увидят моего лица, сказал он. К тому же мое имя не представляет для них никакого интереса, даже есть я назову настоящее, чего я не собираюсь делать.

— Так-то так, — с сомнением заметила я, — но не покажется ли им странным, что вы торчите тут в темноте?

Лица я его не видела, но судя по голосу, он улыбался.

— Ничего подобного, англичаночка. Они просто подумают, что я жду своей очереди.

Я рассмеялась и ушла в комнату. Легла на постель и уснула в полном восторге от Джейми: позволять себе вольные шуточки, а сам испугался даже мысли о том, чтобы спать со мной в одной комнате.

Резкие лесные запахи щекотали горло. Я и раньше бывала на таких холмах и дышала теми же весенними запахами, но тогда они смешивались с вонью выхлопных газов, доносившейся с дороги, а щебет птиц заглушался голосами туристов. Когда я в последний раз подымалась по такой вот тропе, земля была усеяна обертками от сэндвичей и пустыми пачками из-под сигарет, а не распускающимися бутонами мальвы и цветами фиалок. Обертки от сэндвичей казались достаточно умеренной платой за такие блага цивилизации, как, предположим, антибиотики и телефон, однако нынче я испытывала благодарность к фиалкам. Я очень нуждалась в мире и покое, и здесь я их чувствовала.

— В этих птичек вселяются души молодых матерей, умерших во время родов, — сказал он, обернувшись ко мне. — Говорят, они кричат и бегают вокруг гнезда, потому что не верят, что птенцы выведутся благополучно. Они печалятся о том, кого потеряли — ищут ребенка, оставшегося сиротой.

— Я думаю, это просто обычай такой, — заговорил он. Привычка. Я впервые сделал так, когда был намного моложе, после того, как услышал эту историю. На самом деле я не верю, что у них есть душа, но, понимаешь, как-то из чувства уважения...

Не окончив фразу, он взглянул на меня и вдруг улыбнулся.

— Я так привык это делать, что даже не заметил. В Шотландии очень мало ржанок...

Он поднялся и отбросил прутик.

— Пошли дальше. Тут есть местечко, которое я хочу тебе показать. Вон там, у вершины холма.

Он взял меня под локоть и помог встать с земли. Мы стали подниматься по склону.

Я слышала, что он сказал ржанке, когда отпустил её. И хотя я знала очень немного гэльских слов, это старое приветствие я слышала достаточно часто, чтобы понять его. «Господь да прибудет с тобою, матушка» — вот что сказал Джейми.

Молодая мать, умершая во время родов. И дитя, которое осталось сиротой. Я тронула Джейми за рукав, и он повернул ко мне голову.

— Сколько тебе было? — спросила я.

— Восемь, — ответил он. — Уже не младенец.

Больше он ничего не сказал и вел меня все выше на холм.

В старые, более простые времена спать в присутствии другого человека считалось актом полного доверия. Если доверие было обоюдным, то сон рядом сближал больше, нежели телесное соединение.

— Исчезнет оно когда-нибудь, Клэр? Желание исчезнет?

Моя голова снова упала ему на плечо.

— Я не знаю, Джейми. Правда не знаю.