Проснись и пой — труба зовет, работай и трудись.
Прицел возьми, взведи курок и к цели ты стремись.
Цени заботу, веру и семью — над ними не глумись.
Возможностей забрезжит уникальных перед тобою высь.
Если веришь — на судьбу надейся,
Все мы — одна семья,
Пусть живут и там, и тут
Два мира, ты и я.
И снова концерт громогласно ревёт,
Потанцуй со мной, ибо шторм грядёт,
Следи за ритмом, постарайся успеть,
Танцуй со мной, пока не встретим рассвет.
— Ты ее правда любишь?
— Это же мой ребенок. Это моя кровь, моя душа. Неважно, мальчик это или девочка. И родила ее любимая женщина.
Квазимодо остановился под сводом главного портала. Его широкие ступни, казалось, так прочно вросли в каменные плиты пола, как тяжелые романские столбы. Его огромная косматая голова глубоко уходила в плечи, точно голова льва, под длинной гривой которого тоже не видно шеи. Он держал трепещущую девушку, повисшую на его грубых руках словно белая ткань, держал так бережно, точно боялся ее разбить или измять. Казалось, он чувствовал, что это было нечто хрупкое, изысканное, драгоценное, созданное не для его рук. Минутами он не осмеливался коснуться ее даже дыханием. И вдруг сильно прижимал ее к своей угловатой груди, как свою собственность, как свое сокровище... Взор этого циклопа, склоненный к девушке, то обволакивал ее нежностью, скорбью и жалостью, то вдруг поднимался вверх, полный огня. И тогда женщины смеялись и плакали, толпа неистовствовала от восторга, ибо в эти мгновения... Квазимодо воистину был прекрасен. Он был прекрасен, этот сирота, подкидыш, это отребье; он чувствовал себя величественным и сильным, он глядел в лицо этому обществу, которое изгнало его, но в дела которого он так властно вмешался; глядел в лицо этому человеческому правосудию, у которого вырвал добычу, всем этим тиграм, которым лишь оставалось клацать зубами, этим приставам, судьям и палачам, всему этому королевскому могуществу, которое он, ничтожный, сломил с помощью всемогущего Бога.
Я в сердце века — путь неясен,
А время удаляет цель:
И посоха усталый ясень,
И меди нищенскую цвель.
Веру никогда не следует называть глупостью, — мягко сказал отец Джон. — Желтая Птица верила, и это главное. Она ни в чем не сомневалась, она верила, а это, возможно, придает мысли особую силу. Я верую в могущество мысли, дети мои. Я верую, что наступит день, когда она откроет нам даже тайну самой жизни.
— Ты продал душу. Дин, скажи правду.
— ...
— Сколько у тебя?
— Год... Один год. Только не сердись. Я был должен. Должен оберегать тебя. Моя работа...
— А в чем моя работа?
— Что?
— Ты оберегаешь меня, спасаешь мне жизнь, жертвуешь всем снова и снова, и я не поступил бы также ради тебя? Ты мой старший брат, я ради тебя пойду на всё. Чего бы мне не стоило, я не дам тебе сгинуть. Моя очередь выручать тебя.
Быть уверенным в близком человеке – это как пить горячий чай, завернувшись в плед, – но только без насморка и больного горла. Счастье – это когда ты окружен любимыми людьми и знаешь, что они чувствуют к тебе то же самое. Время никого не лечит, оно приносит умиротворение.
Когда нежная привязанность копится в нас на протяжении многих лет, мысль, что мы можем её на что-то променять кажется обесцениванием нашей жизни... И мы можем начать охранять наши страсти и наше спокойствие, как мы поступаем с другими сокровищами...
Cлайд с цитатой