А ты, волшебная звезда,
Неизменимая сияешь,
Ты сердцу грустному всегда
О лучших днях напоминаешь.
А ты, волшебная звезда,
Неизменимая сияешь,
Ты сердцу грустному всегда
О лучших днях напоминаешь.
Вселенная — мир, полный чудес. Я готов часами лежать и смотреть на небо. Столько звезд. Столько тайн. Но есть одна особенная звезда, глядя на нее, я вспоминаю об одном особенном человеке...
Мерцанье звёзд блуждающей Медведицы
Не думал я вновь созерцать, как прежде,
Из сада позади отцова дома
Иль из окна беседовать с созвездьем
О годах детства, шалостях невинных,
Которым вскоре наступил конец.
О сколько образов и странных мыслей
Вы, звёзды, некогда во мне будили!
Как я любил в саду по вечерам
Сидеть на дёрне, созерцая небо,
И слушать кваканье ночной лягушки.
А над оградой сада светлячок
Парил в тиши, и дуновенье ветра
Распространяло аромат аллей,
Благоуханье стройных кипарисов,
Темнеющих у самой кромки леса.
Смотреть на звёзды и вспоминать прошлое – дело хорошее, при условии, что ты не занимаешься этим всё время, изо дня в день.
You were my North-star,
You were my always,
You were my compass.
Now I turn sideways,
Maybe you turn to ashes, ashes
When it all comes down
When it all comes down.
— Помнишь, когда мы были детьми, ты называл меня баронессой Унылого Платья. Ты был невыносим.
— Я изменился?
— Ночью мне так показалось.
— А сейчас?
— А сейчас... сейчас ты попросишь меня одеться, вежливо проводишь до дверей и все закончится. Или нет?
— Конечно, нет! Я выбираю Анжелику!
О счастливых временах всегда вспоминаешь с теплотой, они составляют тебе компанию одиноким вечером. Наиболее четко ты помнишь моменты, когда переживал великие радости, и горести, и эмоции. Именно чувство невероятного ликования или страшного отчаяния позволяет мозгу фиксировать подробности, которые он, как правило, оставляет без внимания, как не зацикливается, например, на цвете чьей-то рубашки, жестах или погоде.
Как звёзды в небе вечна наша любовь.
Ты помнишь, ты, конечно, помнишь свою первую любовь и свой первый стакан,
Было круто, а потом вы расстались, тетрадка стихов порвалась пополам.
Он продолжал сидеть под небесами, успевшими одуреть от звезд — звезд в таком диком изобилии, что ночь понятия не имела, что с ними со всеми делать. На самом деле имела. На самом деле, конечно, имела. Мы не понимаем звезд, мы не понимаем галактики... Ночь умнее нас — на много Эйнштейнов умнее. Итак, он продолжал сидеть под умом ночи.
Когда умер папа, мама закрыла всю его одежду в шкафу так, как она там и лежала. Три года она пылилась, пока мама нашла в себе силы снова заглянуть туда. Мне было тринадцать, но я помню тот день, когда она открыла старый шкаф, сняла с вешалки одну рубашку, положила ее на кровать и легла рядом, долго плача и перебирая воспоминания. Ей понадобилось для этого много сил. Сил и времени. Мне кажется, что мама должна была это отпустить, но если бы она попросила кого-нибудь выбросить всю одежду через неделю после смерти папы, как предлагала тетя Дебби, то никогда не смогла бы взглянуть своей боли в лицо, не смогла бы отпустить это. Каждый горюет и находит исцеление в свое время.