— Фрэнсис сказала, что Линда заезжала.
— Фрэнсис особенно преданна именно тебе, да?
— Что ж, люди преданны тем, кто им платит.
— Фрэнсис сказала, что Линда заезжала.
— Фрэнсис особенно преданна именно тебе, да?
— Что ж, люди преданны тем, кто им платит.
— Одинокая женщина в Бирмингеме с десятью тысячами долларов наличными?
— У нее есть револьвер.
— Ах да...
— Вы не доверяете женщинам?
— Я не доверяю Бирмингему.
— Я хочу, чтобы «Shelby Company Limited» увеличила взносы в местные благотворительные фонды на 25% с сегодняшнего дня. И хочу построить два новых приюта для детей-сирот. Один в Соутли, другой в Дебетте. Я уже присмотрел здания в бывших работных домах. Хочу, чтобы этим занималась ты.
— Почему?
— Я кое-кому обещал изменить мир...
Я тот, кто я есть. И это все, что я могу дать за то, что вы дали мне. За ваши сердца и души. Вчера я чуть не потерял сына, ты, Полли, должна это понять. И ради чего? Ради чего?! Ради этого?! Знаю, вы ждете от меня обещаний, что я изменюсь, что этот бизнес изменится. Но я кое-что понял за последние дни. Те ублюдки, те твари — еще хуже, чем мы. Политики, чертовы судьи, лорды, леди — они еще хуже нас и они никогда не впустят нас в свои дворцы, пусть даже мы будем соблюдать все законы, потому что мы те, кто мы есть и звать нас никак! Не так ли, Ада? Наша Ада знает, она разбирается в революции. И знает, что свое надо брать любым способом. Лиззи, пускай все знают, эти деньги ты заслужила, потому что именно ты по ночам не давала моему сердцу лопнуть. Только ты и никто другой. Все остальные взяли у короля шиллинг. Чертов королевский шиллинг. А когда вы служите королю, будьте готовы убивать.
— Огромные потери на британской фондовой бирже отразятся на нашей экономике в обозримом будущем. Поэтому я прошу профсоюзы проявить понимание. Гибкость и готовность к сотрудничеству понадобятся нам для восстановления этой великой страны.
— Мистер Томас Шелби.
— Спасибо, господин спикер. Мой уважаемый друг, представляющий Эпинг, по причине возникшего кризиса просит членов профсоюзов проявить больше гибкости. На самом деле он хочет, чтобы рабочие отдувались за всех. Гранд-Казино Монте-Карло кажется ничтожным по сравнению с азартными играми в Лондоне и Нью-Йорке, где игроки в шелковых перчатках и касторовых шляпах, потеряв свои ставки, предлагают чистильщикам обуви их возместить. Что ж, от имени чистильщиков Южного Бирмингема и всей Великобритании, я предлагаю, тем, кто беспечно теряет свое состояние в капиталистической лотерее, учиться чистить себе обувь самостоятельно, нести свою ношу и платить за себя.
— Томми... Томми, дорогой, зачем тому, чьи медали ржавеют на дне канала Солтли, помогать британской армии?
— Потому что мне предложили три пятилетних контракта на поставку автомобилей для наших войск на Цейлоне, в Индии, Сингапуре и Бирме. Общая стоимость два миллиона.
— И на твоей фабрике не будет стачек, потому что ты будешь трахать Джесси Иден? Все это возможно, если ты будешь жив.
— Это я и планирую. Но, если я погибну, все вы можете вернуться к прежней жизни. Военные пришли ко мне, Ада, я сказал: «Почему бы нет?»
— Это напишут на твоей могиле, Том. «Томми Шелби. Почему бы нет?».
— Мама дала мне шесть пенсов, чтобы я купил маргарин, яйца и хлеб. А я принес...
— Пирожное и кокос?
— Да, это были все наши деньги до конца недели. И мама избила меня сковородой.
— Так зачем же вы купили пирожное?
— Я считал, что она его заслужила. И все мы. Я никогда не мог понять: почему такие как мы едят только хлеб и чертово сало? Я хотел быть другим, вот и все.
— Вы другой...
— Я возблагодарил Бога и вашего короля за спасение, хотя с тех пор он менял только унижает.
— Кто — Бог или король?
— Иногда оба.
— Я работаю на благо нашего дела.
— Ты горюешь. А когда ты горюешь, ты принимаешь неверные решения.
— У вас есть карта? Карта дома? Потому что я не смогу найти путь в темноте. Дело в том, что в полночь я покину свое крыло и отправлюсь искать вас. Я поверну ручку вашей спальни без единого шума, никто из служанок не услышит.
— Вы не знаете служанок.
— Услышат и падение булавки?
— Когда в доме мужчина — они слушают, дежурят по очереди.
— Что ж, пускай слушают.
Может, мне тоже написать тебе письмо? Но мы с Артуром ничего не сможем написать, потому что таких слов еще не изобрели. У нас просто не хватит слов. И что самое ужасное — мы могли учится, но пошли на фронт. И у меня нет, чертовых, слов...