— Первый, глупый поросёночек хрю-хрю-хрю...
— Реви, я сказал, чтоб они нам не мешали, а не играть с ними.
— Датч. Они видишь, какие спокойные и даже не дышат.
— Первый, глупый поросёночек хрю-хрю-хрю...
— Реви, я сказал, чтоб они нам не мешали, а не играть с ними.
— Датч. Они видишь, какие спокойные и даже не дышат.
— Вы вместо того, чтобы служить, идиллии пишете. Потом ждёте, пока эти критики начнут вас ругать, и плачете, как баба, и жгёте книги за ваши же деньги. У всех баре как баре, а у меня...
— Яким... Я тебя крымским татарам продам — они таким, как ты, язык отрезают. Продам, а потом выкуплю, только без языка, понял?
— Угу. Только не получится у вас меня выкупить обратно-то, потому что у вас денег не будет — вы все их на свои книги потратите.
— Значит, Пи до восьмидесятого знака ты наизусть помнишь, а распознать сарказм не можешь?
— А где здесь связь вообще?
— Етить твою мать. Вот ты можешь отличить таджика от узбека?
— Могу, а чего не отличить то. Узбеки они с Еревана, таджики с Дагестана.
— Котельников ты знаешь, однажды я возьму пистолет войду в магазин и перестреляю там человек 20, а потом застрелюсь. А когда у тебя будут брать показания: «Что именно сделало Владимира Сергеевича Яковлева таким?», ты уж, пожалуйста, не забудь рассказать им об этом.
— Деньги? Это бог??
— Это сила! Гораздо полезнее, чем бог. Кстати Рок, а что ценишь ты? Бога? Любовь? Не будь смешным. Когда я жила в нищете, Бог и Любовь уже были почему-то распроданы. А я тогда чего то ждала и верила, жаловалась богу. Пока жизнь не наказала меня, за то что я не совершала. Просто потому что оказалась по соседству. Чему ты можешь доверять в слабом, молодом возрасте? Деньгам! И оружию! С ними мир становится просто отличным.
— Это ужасно.
— Если бы я хотела жалости, то добавила в историю больше соплей. А я вижу мир трезво. Мораль здесь в том: что когда ходишь по краю, это единственное, что имеет значение. Не всем нравится быть как все, Рок. И ещё одно: жирные ублюдки, отдыхающие на Бали, сучки ничем сложнее, кроме своего макияжа, даже не занимавшиеся, я не хочу, чтобы ты слышал мой рассказ, как эти лицемерные ничтожества. Нет ничего хуже компаньонов, считающих тебя проституткой. Если ты хоть раз попеняешь мне моим прошлым, ты перестанешь быть своим и я вкушу твоей крови...
– Прошу вас, будьте милосердны. Доктор Белл перенёс тяжёлое потрясение.
– Да уж, бутылок пять, не меньше, – хмыкает Сатклифф.
— Ты что, не понимаешь, какая это для тебя честь? Не понимаешь, какой я здесь важный человек?
— Прекрасно понимаю, — ответила Катарина. — Ты — маленький мальчик в кожаных шортах, который ходит в магазин за перьями для авторучки Фюрера. Возможно ли это недооценивать?
— Скажите, такое обилие автомобилей приводит к улучшению или падению морали?
— К улучшению. Например, резко сократилось... конокрадство.
Исхитрись-ка мне добыть
То-Чаво-Не-Может-Быть!
Запиши себе названье,
Чтобы в спешке не забыть!
— Брось, ну должно же быть что то, отчего у тебя слёзы наворачиваются... Ну представь, что ты увидел безногого щенка
— Я бы, конечно, его пожалел, но плакать бы не стал
— Хорошо, а если бы щенок сказал: Помоги мне Чендлер, все другие щенки смеются надо мной...
— Плакать? Я нашёл говорящего щенка, я богат!