Тосковать по Пенни было тяжело.
Но мы хотя бы знали, что с этим делать: красота смерти – она окончательна.
Мне кажется, наблюдать, как умирает человек, – это похоже на изучение иностранного языка, целая новая наука. Выстраиваешь башни из коробочек с лекарствами, считаешь таблетки, меришь ядовитые жидкости. Затем переводишь минуты в часы в больничной палате и выучиваешь, сколько длится самая долгая ночь.
Пользоваться жизнью [после смерти близких] им было совестно.
Особенно радостью забвения.
Я как-то читала стихи о девушке, влюбленной в парня, который умер. Она представляла его на небесах, среди прекрасных ангелов, и ревновала. Элли умерла, теперь я представляю ее среди плохих ангелов. Она тусуется с ними в своей черной куртке и хулиганит. Но я не ревную, я просто скучаю о ней.
Со смерти жены Веллман не видел смысла в том, чтобы каждодневные вещи радовали глаз, – раз единственное, что радовало его душу, закопали в холодной, безучастной земле.
Три недели после похорон матери отец непрерывно спал. Иногда, как бы вспоминая, пошатываясь, вставал с постели, и молча пил воду. Что-нибудь для обозначения съедал. Как лунатик или призрак. Но потом натягивал на себя одеяло и продолжал спать. Плотно задвинув ставни, он как заколдованная спящая царевна продолжал спать в
темной комнате с застоявшимся воздухом. И не шевелился. Почти не ворочался во сне и не менял выражение лица. Я начал беспокоиться: часто подходил к отцу, чтобы проверить, не умер ли он. Склонившись над изголовьем, я всматривался, словно впивался в его лицо. Но он не умирал. Он просто спал, как зарытый глубоко в землю камень.
— Я могу сказать только одно, — подняв голову, едва улыбнулся своей мягкой стильной улыбкой Кейси, — умри я сейчас здесь, и никто в мире не уснет из-за меня так крепко.
…Дети в разную пору цепляются к разным вещам. Тебя могут не задевать десять лет, чтобы затравить уже в подростковые годы. Ты можешь собирать марки, и в первом классе увлечение сочтут интересным, а в девятом оно повиснет на тебе ярлыком.
Боль утраты не оставляла её и не ослабевала. Как ни странно, печаль не облегчала её поэтических усилий. Напротив, горечь вытравляла воспоминания о счастливых днях, проведённых вместе с А-хо, о поре их любви.
О-ха чувствовала, что душу её, словно ледышка, холодит обида на А-хо, который её покинул, ушёл от неё навсегда. Умом она понимала — обижаться неразумно, несправедливо, но всё же ледышка не таяла. А-хо ни в чём не был виноват перед ней, она понимала это, но сердцу, как известно, не прикажешь.
Это был великий конь… И идеальная судьба: мы не любили бы его так, если бы он не умер.
Cлайд с цитатой