Я как-то читала стихи о девушке, влюбленной в парня, который умер. Она представляла его на небесах, среди прекрасных ангелов, и ревновала. Элли умерла, теперь я представляю ее среди плохих ангелов. Она тусуется с ними в своей черной куртке и хулиганит. Но я не ревную, я просто скучаю о ней.
Она была на кухне, «Ангелы летают близко к земле» играло на проигрывателе, ей нравились царапины и треск виниловых пластинок. Потом ее глаза закатились и я просто смотрел как оно уходила, она просто замерла. Я побежал к ней, я не думал, как сильно напрягал ноги отрывая их от земли, это все равно было не достаточно. Прошла вечность, пока я добежал до нее. Это не могло быть реальностью, двадцатипятилетняя женщина не может просто так умереть и я ждал пока она очнется. Я стоял и смотрел как они кладут ее на носилки и накрывают простыней ее лицо. Я думал, это не может быть реальным... не может быть реальным.
Со смерти жены Веллман не видел смысла в том, чтобы каждодневные вещи радовали глаз, – раз единственное, что радовало его душу, закопали в холодной, безучастной земле.
Сначала они убрали наших лидеров, потом всех проституток, потом запугали бродяг, избили геев, вселили в нас страх и сомнения, а мы молчали, забавно больше некого было замечать, а потом они пришли за нами.
Вот что я скажу… Когда умерла моя жена, весь мир погрузился в темноту. Никто… никто не мог со мной общаться. Но потом, один из моих игроков, самый никудышный баскетболист, из всех кого я тренировал, прорвался через мрак и вернул меня к жизни. Его звали Кит Скотт… Он сказал: «Тренер, я знаю, что ты ищешь ответ, но правильного ответа не существует. Это просто жизнь, просто жизнь…просто жизнь».
Три недели после похорон матери отец непрерывно спал. Иногда, как бы вспоминая, пошатываясь, вставал с постели, и молча пил воду. Что-нибудь для обозначения съедал. Как лунатик или призрак. Но потом натягивал на себя одеяло и продолжал спать. Плотно задвинув ставни, он как заколдованная спящая царевна продолжал спать в
темной комнате с застоявшимся воздухом. И не шевелился. Почти не ворочался во сне и не менял выражение лица. Я начал беспокоиться: часто подходил к отцу, чтобы проверить, не умер ли он. Склонившись над изголовьем, я всматривался, словно впивался в его лицо. Но он не умирал. Он просто спал, как зарытый глубоко в землю камень.
— Я могу сказать только одно, — подняв голову, едва улыбнулся своей мягкой стильной улыбкой Кейси, — умри я сейчас здесь, и никто в мире не уснет из-за меня так крепко.
Боль утраты не оставляла её и не ослабевала. Как ни странно, печаль не облегчала её поэтических усилий. Напротив, горечь вытравляла воспоминания о счастливых днях, проведённых вместе с А-хо, о поре их любви.
О-ха чувствовала, что душу её, словно ледышка, холодит обида на А-хо, который её покинул, ушёл от неё навсегда. Умом она понимала — обижаться неразумно, несправедливо, но всё же ледышка не таяла. А-хо ни в чём не был виноват перед ней, она понимала это, но сердцу, как известно, не прикажешь.
Тосковать по Пенни было тяжело.
Но мы хотя бы знали, что с этим делать: красота смерти – она окончательна.
Выбор невелик. Можно окружить себя болью или избегать ее, и пусть она тебя найдет, когда ты пытаешься заняться другими вещами.
— Итак.. По шкале от 1 до 10. Ненавидишь на сколько?
— Я не ненавижу тебя, Лось! Я скучаю по тебе. И знаешь, что хуже всего? Чувство, что ты по мне не скучаешь...
В скорби нет полноты, если не знаешь подробностей смерти дорогого тебе человека. Вокруг всякой кончины громоздятся справки, документы, протоколы вскрытия и тому подобный вздор. Самого факта смерти недостаточно, его необходимо на разные лады подтверждать.
Cлайд с цитатой