Ганс Рот. Ад восточного фронта. Дневник немецкого солдата, наступавшего южнее припятских болот

Мне уже известен участок реки, которую нам вместе с саперами предстоит преодолеть. И снова мы в первой волне наступающих! Поскольку операция базируется на полной внезапности для русских, атака, вероятнее всего, должна начаться через несколько дней. Занимает позиции тяжелая артиллерия. Прибыли и танки. А прошлой ночью установили зенитные орудия.

Но и на стороне противника не сидят сложа руки. Красные укрепляют свои позиции, из занятого ими леса доносится шум — похоже, и они выводят танки на исходные позиции. Я сегодня измотался, даже вечером жара нестерпимая.

Другие цитаты по теме

Мы пробираемся к первым домам Бабичей под огнем прочно засевших на позициях русских. Проклятые минометные мины взрываются одна за другой справа от нас и над нами. Повсюду этот вой, свист — отвратительный, мерзкий звук осколков мин. С перекошенными от страха лицами мы прыгаем в траншеи русских. Их укрепления молотят противотанковыми снарядам. [...] разгромлена целая советская дивизия. Улица усеяна телами убитых и раненых солдат. Но и наши потери внушительны. И устали мы так, что еле волочем ноги. Но, позабыв от усталости, перестраиваемся и продолжаем наступать, не встречая сопротивления врага, на село Локачи. Нас явно не жду в гости — мы встречены яростным пулеметным огнем. Проклятые снайперы! С помощью ручных гранат мы очищаем дом за домом от засевших в них красноармейцев. Эти фанатики нещадно поливают нас огнем из-под рухнувших крыш, которые становятся для них могилами. [...] Час спустя село уже пылает. как спичка.

Невольно спрашиваешь себя, видя все это: а сколько же пострадало ни в чем не повинных людей из местных жителей? Страшная мысль! Видимо, не один я думаю об этом, потому что наши солдаты вовсю одурманивают себя шнапсом.

К полудню я в Пясечно. Местный лес уже занят русскими. Буквально в нескольких десятках метров развевается советский флаг с серпом и молотом. Думать не хочется о том, что было бы, если бы русские решили выслать разведку в этот район. Мы очень хорошо понимаем, что подобное вполне возможно.

[...] Река служит государственной границей — за ней бездна, пропасть. Если русские надумают наступать, уйти мы не успеем, транспорта у нас никакого. может, мы козлы отпущения, специально отданные на заклание русским на случай нашего вторжения? Подобные вещи случались в Польше. [...] мы мирно отсыпаемся. Даже боевое охранение не выставили. К чему? Все равно — чему быть, того не миновать.

[...] Прошлой ночью на нашем берегу были замечены русские, буквально в двух шагах от того места, где где мы расположились. Судя по следам на песке, это была группа человек как минимум двадцать. в какую же заваруху мы ввязываемся! Неужели придется в них стрелять!

Нет, я не трус, это точно. Чувство страха мне не ведомо. Но, все равно, мчатся на мотоцикле вместе с кем-нибудь из связных вдоль длиннющих лесных массивов, которые еще предстоит зачистить, — удовольствие более чем сомнительное.

За последние несколько дней красные застрелили несколько вестовых на мотоциклах, раненых они стаскивали с машин и подвергали ужасающим издевательствам, только потом уже добивали. Необдуманность, безрассудство русских видна на этом примере.

В тылу местных жителей заставляют уходить — бросать имущество и хозяйство. Нашим войскам, вероятно, тоже предстоит наступать завтра. Какая бесчеловечность — сгонять людей с насиженных мест! Женщины рыдают, рвут на себе волосы! Кругом плач и только плач! и мы ничем не можем им помочь!

Кэтран пробормотала что-то себе под нос, однако светлее от этого не стало. Послышался ехидный смешок Ланса. Кэтран разозлилась и повторила попытку. Да так усердно и с такими оборотами, что ее команда на всякий случай отползла в сторону — от греха подальше.

и никогда не унывай -

быть может, к счастью сквозь невзгоды

тебя везут не пароходы,

а просто старенький трамвай...

Могут сутки стоять в дозоре,

Плыть на лодке в бушующем море,

В цель любую попадут

И никогда не подведут.

От Иегуды Зискинда с улицы Милой я всегда возвращался назад ободренный. И только уже дома, лежа в постели и снова, который раз, анализируя политические события, я приходил к заключению, что выводы Зискинда абсурдны. Но следующим утром я опять отправлялся к нему, позволял себя переубедить и уходил с новой дозой оптимизма, которая действовала до самого вечера и давала мне возможность выжить.

Он видел, что глубина её души, всегда прежде открытая перед ним, была закрыта от него.