Художник должен рисовать не то, что он видит, а то, что будет видно.
Чем более ужасающим становится этот мир, тем сильнее искусство становится абстрактным.
Художник должен рисовать не то, что он видит, а то, что будет видно.
Чем более ужасающим становится этот мир, тем сильнее искусство становится абстрактным.
Во Вьетнаме я был в гостях у одного художника. Он рассказывал мне о технике лаковой живописи, в частности о процессе шлифования картин. Сначала картину шлифуют крупными камнями, потом мелким зернистым камнем, потом угольной пылью, потом угольной золой, доходя, наконец, до самого нежного материала – до золы соломы.
Очевидно, до «золы соломы» нужно бы доходить и в шлифовании литературных произведений. Однако кто же до этого доходит? Дело чаще всего ограничивается камнями.
Я оголяюсь до самых звёзд,
До самых глубоких ран,
До самого яркого счастья.
Я — готовый к росписи холст —
Художнику в руки дан,
Чтобы впитать его взгляд
и объятья.
Что он знает, кроме того, что я — холст?
Кто я ему, кроме неба без облаков?
Он кидает в меня молчания горсть,
А на мне расцветает слово «любовь».
Желтые капельки — солнечных бликов
Теплые пятнышки, счастья и лета.
Тихая нежность будет разлита
В розовых, как облака на рассвете.
Капли зеленые свежесть вобрали -
Листья и травы на влажной земле.
Капли прозрачные — капли печали,
Слезы дождя на холодном стекле.
Капельки алые — бусинки крови
Я соберу под израненным сердцем;
Капли молочные — те, что покроют
Теплые губы грудного младенца.
Синие капли разбрызгает море
В память о чайках, свободе и ветре.
Черные капельки выплеснет горе:
Капельки страха, капельки смерти.