Чем темнее история, тем больше в ней белых пятен.
История и география — это больше чем школьные предметы. Это тот культурный код, который формирует человека и общество в целом.
Чем темнее история, тем больше в ней белых пятен.
История и география — это больше чем школьные предметы. Это тот культурный код, который формирует человека и общество в целом.
Нет народа, который мог бы скрыться от своей истории.
Историю изучают для того, чтобы понять настоящее и попытаться понять, что будет.
— Некоторые вещи зафиксированы в истории, другие нет. Помпеи зафиксированы.
— Откуда ты знаешь, какие из них какие?
— Потому что я так вижу Вселенную. Каждую секунду я вижу, что есть, что было, что могло быть и чего не должно быть. Таков удел Повелителя Времени, Донна. И я такой остался один.
Бежать впереди истории гораздо интереснее, чем описывать ее.
Вся история народов часто представляется мне не чем иным, как книжкой с картинками, запечатлевшими самую острую и самую слепую потребность человечества – потребность забыть. Разве каждое поколение не изгоняет средствами запрета, замалчивания и осмеяния как раз то, что представлялось предыдущему поколению самым важным? Разве мы не испытали сейчас, как невообразимая, страшная война, длившаяся из года в год, из года в год уходит, выбрасывается, вытесняется, исторгается, как по волшебству, из памяти целых народов и как эти народы, едва переведя дух, принимаются искать в занимательных военных романах представление о своих же собственных недавних безумствах и бедах?
Важнее не что человек говорит о жизни, а что жизнь говорит о нем. Делать, не подумав, — так делается история.
Кажется, что если начать отколупывать краску от стены на подъездной площадке, то слой за слоем прочитаешь всю историю страны за последние лет тридцать. Всё приходящее и ушедшее осталось тут, осталось в спёртом воздухе между лестничных пролётов, осталось тлеть ночью в пепельнице на подоконнике. Заходишь с улицы, а на психику будто бы давит вся эта какофония, разом звучащие эпохи, музыка разного ритма и настроя, звук смешивается в кашу и становится диссонансным шумом внутри звенящей тишины подъезда, уже не разобрать слов, уже не прочитать смысл. Десяток капитальных ремонтов так и не выветрили отсюда этот депрессивный дух прошлого с запахом хлорки и табака. Этот дух когтями впился глубоко в бетон, а прошлое рычит и скалится на всех, кто пытается поставить на нём точку.
Про нас можно сказать, что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из них, которые как бы не входят составной частью в человечество, а существуют лишь для того, чтобы преподать великий урок миру.
История — это всегда история личностей, а не институтов.