Правда остаётся правдой, ложь становится историей.
Если убрать из истории всю ложь, то это не значит, что останется только правда. В результате может вообще ничего не остаться.
Правда остаётся правдой, ложь становится историей.
Если убрать из истории всю ложь, то это не значит, что останется только правда. В результате может вообще ничего не остаться.
У всех есть причины переписывать для того, чтобы переписывать историю: иногда нам надо обеспечить себе алиби, иногда мы хотим обидеть того, кто обидел нас; а бывает, что мы хотим защитить себя от собственной глупости. Конечно, есть и такие, кто считает, что переписывать историю — это все равно, что врать. Но что такое, в конце концов, история? Как не набор лжи, с которой все согласны.
Истории я предпочитаю мифологию, потому что история начинается с правды и приходит к обману, а мифология начинается с обмана и идёт к правде.
У всех есть причины переписывать для того, чтобы переписывать историю: иногда нам надо обеспечить себе алиби, иногда мы хотим обидеть того, кто обидел нас; а бывает, что мы хотим защитить себя от собственной глупости. Конечно, есть и такие, кто считает, что переписывать историю — это все равно, что врать. Но что такое, в конце концов, история? Как не набор лжи, с которой все согласны.
Правда скрывает ложь. А есть правда, которая кажется настолько невероятной, что выглядит ложью. Ложь копится, растет, и мы в конце концов спрашиваем себя, нет ли в ней доли правды…
Лжец может быть хорошим — и плохим человеком, приятным – и неприятным. Но человек всегда выбирает сам — солгать или сказать правду.
Мне всегда нравилось быть почтительным с теми, кого я презирал, и целовать людей, которых я ненавидел, что делало меня свободным и господином над другими. Зато никогда не знал я лжи перед самим собою — этой наиболее распространенной и самой низкой формы порабощения человека жизнью. И чем больше я лгал людям, тем беспощадно-правдивее становился перед самим собой — достоинство, которым немногие могут похвалиться.