Бернардо Бертолуччи

Мы, поклонники кино, любим женщин по‑особенному. Наша любовь мифологизирована и скорее похожа на садомазохизм. Мне нравится короткий рассказ Нормана Майлера о парне, который ходит за возлюбленной по пятам, записывает каждое ее движение и слово. Ее это жутко раздражает, они ссорятся, она бросает его. А парень, чтобы прийти в себя, снова начинает записывать — уже за другими девушками.

Профессор-антифашист в «Конформисте» получает реальные адрес и телефон Годара. Это было моё послание. Вообще, всё было игрой, но довольно серьезной. Ведь «Конформист» — фильм о фашисте, задумавшем убить своего учителя и трахнуть его жену. Годар такой намёк не одобрил. Но я лишь хотел сказать ему, что, — гипотетически — если бы я был фашистом, а Годар — антифашистом, мы бы оба всё равно остались буржуями.

На «Последнем танго в Париже» был сложный кастинг. Я хотел снимать Доминик Санда, но она была беременна. Жан-Луи Трентиньян вопил, что не может сниматься голым. Жан-Поль Бельмондо вообще подумал, что я снимаю порно. Хорошо, что я вспомнил о Марлоне Брандо. Ему было 48 или 49 — чертовски привлекательный мужчина. Разделся без проблем.

Кинематограф всегда говорит о времени — даже когда кажется, что его темой стало что-то другое.

Думаю, мы бы жили в лучшем мире, если бы крестьяне захватили власть.

Мы с Годаром были близкими друзьями. Он ушёл с первого показа «Танго в Париже» спустя несколько минут после начала. Я чувствовал, что это знак: выйдя из зала, он оставил меня. Теперь мы общаемся исключительно через фильмы: зашифрованными посланиями и отсылками.

Я думаю, среднестатистический человек — фашист. Все мои персонажи — обычные, среднестатистические люди. Они это осознают и стесняются этого.

Успех — тяжелая пища для размышлений, но после того, как её переваришь, приходит ощущение счастья.

Любви не существует, есть лишь доказательства любви.

Кино находится в рабской зависимости от реальности.